Краткая хронология французской поэзии
Вийон! Вы, висельник весёлый,всевластно взъели явь властей.Остряк Рабле, безрубло-голый,пообнищали-с до костейПеред лицом планеты всей.Считая тело — лучшей школой,Театром храм назвали сей.
Творцы! Поэты — всяким фибром!..Столетья шли, прощаясь хмуро.Взрастает новая фигураНа фебосклоне стихогиблом.Верлен лавирует верлибромВ волнах вербального велюра.Рембо ребячески мембрануморали рвёт, мордуя мир.Аполлинер, не ставя точек,Шелка французских оболочекГрызёт до ран, до вечных дыр.
Северностоличное
Петербург причастился мной, пренебрёг другими;Утонул в его гаме я: небо пошло кругами.Ты, столица с лицом врагини, с нутром берегини,Вкруг меня развернулась причудливым оригамиИ, прищурившись, пахнешь годами, какие погибли,Каждой нотой в моём отцветающем детском гимне:Пахнешь манной пургою и мамиными пирогами.
Пахнешь кашей детсадовской, пахнешь кошкой дворовой —Столь же дымчатой, сколь и твои-то, столицыны, очи.Дышишь в уши мне хором оравы задорно-здоровой,Как веслом, ностальгиею — мысли, как волны, ворочая,
Ведь вторая семья называлась нашей оравой!…Мы, ребята, рассеянны, чёртовы семена:По Руси ребятня, как простуда, разнесена.Я и сам-то теперь — в белокаменной, в златоглавой.
Приезжаю — как рану, прошлое вскрыть захотев:Звёзды (те, что на пиках Кремлёвских) — сменить на треф,На хохочущий крест якорей-то — реки да моря…Приезжаю, верный привычке: отбывшее отымев,Мы назад повернуть хоть однажды у времени молим.
Только страшно, Петрополь, страшно дышать тобой!..Ты, конечно, не дым. Ты, приятель, потяжелее…Я приехал, пожаловал гостем — теперь жалею:Мне гостить у тебя — это, знаешь, тупая боль.
Как гостить, если ты, Петербург, — мне гранитные кости?Если ты — мои жилы, служившие, точно часы,Так исправно, что — стыдно и тошно?.. О судьи, бросьте:Питер — стан мой и стон мой. Я его… я его сын.
Вновь подстреленный — маюсь, да с миной побитой псины:Ловит ранушка ртом губастым родимый воздух…Зажимаю ладонью — но сволочь глубже трясины,Знай гудит, выпуская наружу остатки силы,Дарит городу их. А над ним — небо синее,в звёздах…
Неба взор, как у бабушки ласковой, тёмно-ясен:Им глядят только сны да портреты пятидесятых…Отрываюсь от Родины — мыслями, мастью, с мясом —И блуждать улетаю осенним листиком ясеневым,Словно страстные письма, не помнящие адресатов.
Пах насквозь продырявлен, а город… он пахнет,пухнет,Перенаселёнсилуэтамивоспоминаний,Полутёмными пятнами — каждое путник, путник…Им забытое детство было заботливой няней.
С завывающим пахом, разинутым нараспашку,Уезжаю. Сколько ещё будет дурню — дыр?…Слёзно Питер уткнулся носом в мои следы,Словно прежде, когда-то… в отцовскую я — рубашку.
Истине
Голос спит в моей груди — тихо;Просыпаться голосу — не с кем:Истина погибла от тифа;Прочее не кажется веским.
То, что в сердце жило отрадой, —Там во склепе тлеет бумажном…Истина скончалась от рака;Прочее не кажется важным.
Прочее не кажется вечным,Прочее не кажется прочным.Спит мой голос тихо, как вечер —Теменью вдоль сельских обочин.
Спит мой глас и через сон помнитМилую, родную, но — ту ли?…Полегла на бранном ты поле,Пала от предательской пули.
Полегла, святая отрада!Сгинула, отрадная святость…О, моя единая правда,Для чего ты от меня спряталась?
Без тебя — трясинушка манит,Свет и тьма не знают раздела…Голос мой во сне обнимаетМилое холодное тело.
Там, в груди, во склепе бумажном,Вы вдвоём. Он спит, ты — почила.Отчего ж до сей порыя — жива?
…Я умею верить в Однажды;Думается, в этом причина.
С Верою недужим мы тяжко,А без Веры — неизлечимо.Знаю — силы нет обмануться!Вы в груди — и мартовский лес в ней.Будет Пасха — из земли куцейВырвутся свободные песни.
Голос мой захочет проснуться;Только ты — воскресни,Воскресни.
«Я гадала полдня на Беляево…»
Я гадала полдня на Беляево:То ли мир — меня, то ли я — его.
Резвилась радость адово,Коса кромсала камень.Мороз меня обгладывалСобачьими клыками.
Белым-бело, БеляевоЗевало, завывая…Любовь моя объявлена,Как Третья мировая.
Пургою мёл перловоюС молельным умилениемВ меня, темноголовую,Безудержный миллениум.
И коже было холодно,Душе — тепло, что в храме:Душа любовью холена,Пришедшей к ней с дарами.
Метелью, снежно брезжащей,Москву тоска хоронит…Душа — в бомбоубежище:Её война не тронет.
Единица
Ничьею напраслиной мир не мерь:Ты Богом обласкан — ему и верь.Расхожие фразы — всеядным хлеб:Живи, не измазан в хуле и хвале.
Блаженнее голод, чем вкус дерьма;Блаженнее холод, чем адская жарь.Обиженный город, где только дома, —Без неба его не жаль.
Себя ты, как нытики, не лелей:Где желчь самокритики — там елей.Теснить и тесниться — удел нулей,А ты — единица. Ведь так — милей?
Авель
Брела по земле я с Авелем,Был песнею полон рот.Но друга схватили Те СамыеИ грудью — на эшафот.
Клинок к кадыку приставилиИ выплюнули от щедротЕму — обо мне: «В бесславииПомри, или пусть поёт!..»
Но тщетно руками потнымиМусолили честь палачи:Невинные ни оробелымиНе воют, ни обречёнными:
Шептал мне Авель: «Не пой ты им…»Очами кричал: «Молчи!»Уста его были белыми,Глаза его были чёрными.
Под взором, под небом — сутулая,Для светлых лелеянный гимнСглотнула я, трудно сглотнула я,Чтоб он не достался другим.
И комом та песня — не песнею —Застряла в горле моём:Казнили Авеля бестии,Сквозь брань хохоча втроём.
Один, что назвался Каином,Мне кинул, травинку жуя:«Достойна рукоплесканияВеликая стойкость твоя».
И прыснул глазами карими,Безжалостный, как Судия.
…Сутулой трое оставилиЛишь небо, что зрит в упор.Брожу я под ним без Авеля,Одна брожу — до сих пор.
Тугой немотою мой вздыблен путь:Ест горло проглоченный гимн…
Как хочется песню выплюнуть! —Но нет: не идёт к другим.
Диалог после поэтического вечера
Посвящается Анне Дворжецкой
— Девушка, здравствуйте! Знаете, вы прекрасны!Вот что скажу я вам просто и без прикрас.Только нарциссы и пресные… педерастыПренебрегли бы морями солёных глаз!Видите ль, дева, хоть я не безгрешный пастор,В Господа верую: выдумал Бог контрастыТолько как повод тухлому миру — васЗвонко представить, а после — противопоставить.В голосе вашем — всевластная сласть, уста ведь…— Сударь, вы льстите.— Вернее — попался в сети!— Сударь, окститесь. Сударь, не окосейте!— Дева! Ваш голос — созвездий иконостас!Искры таланта — суть всякой из ваших песен…
…Влажен издышанный воздух. Глаза сухи.Зал — словно сад, над которым закат погас;Сад, замолчавший кустом опустевших кресел…— Сударь, простите. Так вам по душе — стихи?Петь — я не пела. Читала.— Вопрос прелестен!Только…— Не слушали?— Слушал!— Да слышать — глухи.— Девушка, что вы!.. Однако в повторный разМне повторите вы стихосплетенье фраз!
…Зрительный зал опустел, а закат погас.Девушка снова читала, читала долго,Словно на сцене, словно на Сцене Сцен.Голос её разливался, шальной, как Волга,Силой беря Вселенную под прицел.
Кончен концерт; стих пролился лавиной по воле.Хлынул, как ветер, — для неба и лишь для него.
Не было зрителей.Не было.Только Двое:Бог и Поэт отвечали за Рождество.
Письмо к Богу
