Письмо к Богу
Здравствуй. Неловко, но снова тебе пишу:Лишь за последние сутки, поди, раз пятый.Я со своими грехами — гороховый шут,Гору каких, попотев, нагребёшь лопатой;Нынче тебя мне напомнил сосущий шум —Там, в голове, на минутах-гвоздях распятый.
Там, в голове — ты поверишь? — кадит бедлам.Череп — котёл, тишина — за его пределом.Кажется, мир раскололся напополам:Прежде был целым, а сделался — оскуделым.Господи! Ты отлучился по важным делам;Я отучилась лечиться любимым делом.
Тик обрела, однако, на этикет:Тик — на тактичность латентного мракобесья.И, как назло, стала слышать всё чаще: «Нет,Деточка, Бога! Бог — сказочен!»Бог, посмейся!Те, кто заврался, верят себе — во вред,Месиво смысла предпочитая мессе,
Коль разговор зашёл о приоритетах…Бог, извини, но они с высоты суетСмотрят при этом глазами попов отпетых,Так что утонешь, прозревши, в созревших ответах,Ни одного-то не дав!.. Ты, мой Отче, сед;Те ж, кто тебя не пускает на свой банкет, —Серы, что стены в общественных туалетах.
Боже, но есть и такие — кто напролом,Кто с топорами — в душу мне, в думы, в дом.Кто не отягощён кандалами приличий.Знаешь, и голос у этих — трескучий, птичий,Голос — один на всех, понимаешь, Отче?Тот, что впивается в мозг, точно лезвие, точен.
Отче, такие толкуют без всяких «деточек»,Без мракобесно скупых экивоков морали.Нынче — ворвались… Целую ночь проорали,На уши ночь поставили, кверху дном.Что — этикет? Им не надобно этикеточек!
Сами ярлык навесили: «Богохульница!»Молвили, мол, не знавали таких еретичек.Чёрно сказали, топорно, не ставя кавычек:«С Господом, ведьма, толкует? Годок — и скурится!..»
«С Богом нельзя напрямую, мол».Надо — кривенько?!«К пасторам топай! К алтарищу — на покаяние!»Будто мне здесь не видать Твоего сияния!..Будто не друг Ты мне; можно подумать — я не я!..Чёрно сказали: «Бросай-ка свои кадрильки,Где-нибудь только, в языческой Океании,
Боги-де шастают славно в людской грязице».Ты ж, по словам их, невидан, немыслим, далёк,И ни за что бы со мною не стал возиться.
Кончили тем, что стихи мне шепчет не Бог!«Это, мол, акция Боговой оппозиции!..»
К Фаусту — гиперссылку,Топор — затылку;Ой, как лезли в бутылку!..
Есть ведь такие, Отче, что напролом:Ты — по делам. А они — тут как тут. ПоделомМне, слабосильной, которой ругаться — влом.
«Эту всю муть твою, веришь, нашептывал Бог?»Верю? Нимало.Но ведаю.Им — невдомёк.
Ведаю вдоволь; ведаю, Отче, Господи!Ведаю, заперта в мыслях своих, в странном космосе,Где бесполезна и самая мысль о компасе.Череп — чертог о четыреста четырёхЧёрных стенах. Я внутри, как в проклятом хосписе —Тем лишь спасаясь, что мой не настанет черёдРаньше, чем ты возвратишься. Войдёшь. И на крайДушной постели присядешь. Мой Бог! Ты, Господи,Будешь дышать, сам душистый, как синяя рань.
Я прошепчу тебе: «Боженька, все мы тут гости-де».Ты мне ответишь: «Ну так домой — не пора ль?»
Исполин
Лето! Ты помнишь пляску её волос?Рыжих сентябрьски, купанных в сонном утре…Им подражая, и небо-то всласть вилосьМедным рассветом — медовым, что эти кудри.
Кудри клубились, порой разлучаясь врозьПалевыми лучами над пыльным полем;То — колосилось. Шёл по нему Колосс,Выше намоленных временем колоколен.
Песнею детской заутреню отбренчав,Шёл Исполин. Из полуночи шёл, величав,Тёмное небо румяня теплом касаний:Словно зарю с пламенистыми волосами —Доченьку рыжую нёс Человек на плечах.
…Мир просыпался. И приливал ВостокКровью к щекам небесным, что за ночь остыли…Мой Человек рассекал кораблём пустыни —Время, в котором (как в поле!) не счесть дорог.
андалузский пёс, накошаченный глаз и странная метель. не стихи, а канитель
мне бы — вечности внутриушно.золотушно — не худо, не бедно,коль бездушное стало душно,коли медленное — моментно.
меж моментно и перманентно —взмах пера, тень крыла внутриглазно…мне бы — мира за раз, мессой нетто:что балластно — блестит заразно.
нет мне нот, а не то б — наверно —я б не телилась голосновно.для чего чудить внутривенно,если можно — внутримосковно?
мама. сквозь метель, мама
Небо светлое, как мамины глаза, —Я гляжу в тебя, как сердцем — в образа.
Небо дует — и сквозит в нутро метель.С виду — тело я, по сути — светотень.
Мысли путаются, как пути — в пургу;Отвернуться бы — себя не берегу.
Не сомкнуть очей, когда пурга не вне…Где-то мама стосковалась обо мне.
Погашенное
Пока девчонкой жизнь в бинокльРассматривает свой экватор,Балконам / облакам / блокнотамВверяя эру альма-матер,Эпоху утреннюю… я
Тебя пою, пойми, по нотам:Как роль ролей, как мантру мантр,Пока что в потолок плюя.
Взрослеет жизнь, как всё людское:В постель — с зарёй, встаёт — с полуднем.Моргнув, хлебнула грогу скорбиГлазами я: привычным буднемЭкватор жизни предо мной.
Тебя кричу, хриплея вскоре:Твердь почвы зло трепещет студнем…Креплюсь душой оплёванной.
Моргну опять. Глаза открыла —О небо! — вяжет жизнь старухойЧехол для вечности. ЧернилаПролил мой вечер — мол, унюхайСквозь темень самый верный ход!..
Финал. Вершина. Что отжило —Теперь предстало повитухой:Терзая сумрака живот,Наружу из него течётНоворождённый свет. Упруги,Вспухают молниями жилыНа коже небового брюха,Рябого звёздами с натуги.
И в том младевственном сияньеСвятеет всё. Вздохнёшь — умрётИ страх, и старость. Только ротВ луне, как в зеркале, поётОсанну, точно заклинанье.
Ступени пройдены. Вершина.В былое снегом раскрошилаЯ душу; снег поля покрылНизинные. Вперёд, вперёд!..Уход цветёт любовью сил;Моей любовью звёздосводПлюёт —да в лестничный пролёт,который мне дорогой был.
«Я удрала бы до Европы-то…»
Я удрала бы до Европы-тоОт народного нервного ропота;Чужестранной натурой тронута,В ней цвела б, от своей схоронясь.
Или падчерицею тропикамПридурнулась бы, мыкаясь робко там.Я б долой… — да стипендия пропитаИ на морде не высохла грязь.
Чёрт дери! Наша сырость — не Сирия;Как скулит земля от бессилия!..Я — лицом в неё: подкосили меняТе, с кем сердно делила путь!..
Но об этих молила, просила яУ блаженных голов Василия.Храм бессловствовал — дура спесивая,Я своё продолжала гнуть.
И осмеяна всею Россиею(Бита смехом, как хлыстищем — лошади!)Вновь — на Красной со сраму площади —Зло валилась Руси на грудь.
…Я в Бразилию б иль в Малайзию,Полонезом бы — в ПолинезиюУнеслась. Да — никак! Эх, чёрта с два:Прочно прочь кандалы не дают!..
Ведь сама ж сему безобразиюПрисягнула — его поэзию,Вкус родной чернозёма чёрствогоПолюбила, как чудо чуд.
Бдят терПитер и Москоу-Сити.Бредит Родина. Рдеет стяг.Други! Ярости не просите:Эх, косите меня! Косите!..К небу только не голосите —Мне обещано: вас простят.
«Ты живешь где-то там — где тамтамы зарю стучат…»
Посвящается Ольге Усачёвой
