сказала она, хихикая и запихивая фотографию обратно в сумку.
Позже она рассказала об этом Курту, и они снова посмеялись над тем, что я перепутала его с ее отцом, хотя постепенно я осознала, что это заблуждение проникло в меня глубже, чем они думали. Всякий раз, когда Тони просил Курта помочь, к примеру, на улице, я чувствовала, как к моему горлу поднимается протест, будто Курта следовало оберегать от неудобств и тяжелого труда. Одно время я точно так же думала об отце Джастины, что показывает, как мало мы способны меняться. И всё же Джастина не сопротивлялась этим просьбам только по той причине, что они исходили от Тони: я поняла это, когда однажды невзначай попросила Курта помочь убрать со стола и удостоилась шиканья и сердитых взглядов от Джастины. Обычно я с подозрением отношусь к тому, когда говорят, что кто-то кого-то «обожает», особенно когда нет выбора, но Джастина, казалось, с самого начала приняла Тони и доверяла ему; и Тони, я полагаю, не мог бы любить Джастину еще больше, если бы та была его дочерью. Большинство людей не способны на такую бескорыстную любовь, но у Тони нет ни биологических детей, ни кровных родственников, и он может любить кого хочет. Он во что бы то ни стало настаивал, что Курт должен помогать ему и чем-то занимать себя. Когда я, стыдясь своей ошибки, рассказала ему про фотографию, он надолго застыл, наполовину прикрыв глаза, как крокодил, и я поняла, что сходство между отцом Джастины и Куртом всё это время было для него очевидным.
То первое утро после прибытия Л и Бретт, Джефферс, когда я говорила с Л у лодки, стало началом периода не по сезону жаркой погоды. Была весна – обычно это время бурных перемен, когда ветер, солнце и дождь сменяют друг друга, чтобы смыть зиму и дать дорогу новому началу. Но в том году день за днем нас накрывали необъяснимая тишина и зной, и из сырой земли торопились проклюнуться первые цветы, а деревья поспешно облачались в листву. Гуляя по болоту, я замечала, что тропинки, которые обычно были заболочены, теперь сухие, и всюду клубились облака жужжащих насекомых, и воздух как никогда дрожал и звучал пением птиц, будто все эти существа были раньше времени призваны из земли на какую-то большую и загадочную встречу.
Было так сухо, что Тони заволновался, как бы некоторые молодые деревья и первые всходы не погибли из-за недостатка весеннего дождя, так что начал строить систему полива из длинных резиновых шлангов, которые он разложил по всему участку. В ней было так много разветвлений и соединений, что она напоминала огромную сеть вен, и ему пришлось проделать в шлангах сотни маленьких дырочек, чтобы вода могла беспрерывно орошать землю. Это была кропотливая и трудоемкая работа, которая заняла у него много времени, и я уже привыкла видеть его сосредоточенно склонившимся над шлангами то в одной части нашего участка, то в другой. Потом он призвал на помощь Курта, и теперь вдалеке виднелись уже две согнувшиеся переговаривающиеся фигуры, а солнце светило им на головы. Время от времени я приносила им попить, и у них уходила целая вечность, чтобы понять, что я стою рядом, пока они разбирались в устройстве какого-то сложного соединения или пытались выяснить, из-за чего по тому или иному ответвлению не течет вода. Они не могли позволить себе небрежность или неаккуратность: малейшая ошибка привела бы к отказу всей системы. Тони посадил большинство деревьев сам и беспокоился о каждом из них. Сколько это отнимает времени и сил, Джефферс, – заботиться обо всем, не обманывать себя отмахиваясь от какой-нибудь мелочи! Думаю, похожим образом пишут стихи.
Первое время Курт работал охотно, но через какое-то время я заметила, что ему наскучило. Бросить ему не давали, скорее, хорошие манеры и умеренная дисциплинированность, привитая привилегированным воспитанием, нежели мания перфекциониста или упорство послушного солдата. Как любимая, хорошо выдрессированная домашняя собака, он изо всех сил пытался приспособиться к такому повороту событий, в котором ему было трудно вычленить нарратив с собой в главной роли, и так как к концу дня он еще и страшно уставал, он погружался в какое-то тупое оцепенение, как будто чувству его собственной значимости был нанесен удар. Эта передышка вызвала в Джастине желание поэкспериментировать с ее собственной властью, и Бретт была готова предоставить ей эту возможность.
– Бретт такая интересная, – сказала мне Джастина как-то днем, когда вернулась из поездки за всем необходимым для второго места намного позже обычного. – Ты знала, что она танцевала в Лондонском балете, пока заканчивала медицинский институт?
Я понятия не имела, что Бретт училась в медицинском институте и была профессиональной танцовщицей: я знала только, что сейчас она – огромная заноза в моей жизни и что я не представляю, как и когда смогу ее вытащить.
Благодаря необычайно хорошей погоде в сумерках Тони разводил на улице костер, так что мы могли сидеть и любоваться тем, как солнце садится над морем, пока к нам подбирался холод ночи. Я смотрела, как дым поднимается в небо, зная, что его видно из второго места, и надеясь, что это заставит Л прийти к нам. После первого разговора я почти не видела Л, а все вопросы или просьбы доходили до меня через Бретт: он ясно дал понять, что прячется. Каждый вечер Тони разводил костер всё больше и больше, будто читал мои мысли и пытался помочь вызвать Л. На четвертый или пятый вечер, перед самым наступлением темноты, я, наконец, увидела, как сквозь тени деревьев к нам пробираются две фигуры. Мы все бросились их приветствовать и освободили для них места возле огня. Я не помню, о чем мы говорили, помню только, что глаза Л, похожие на лампы, с наступлением сумерек становились всё ярче и пронзительнее, как глаза ночного животного, и я заметила, что он сел как можно дальше от меня.
Мы приготовили коктейль в большом кувшине, который передавали по кругу, но Л не стал его пить: он позволил налить себе бокал, видимо, чтобы не привлекать внимание, но так и не притронулся к нему. За всё время нашего знакомства он ни разу не пил алкоголь, или, по крайней мере, не пил при мне. Мы любим выпить в конце дня, Джефферс, и пойти спать сонными и не слишком поздно, вместе с птицами, – кажется, это соответствует образу жизни, который мы здесь ведем. Так что настороженность Л в темноте действовала на нервы. Хотя я была счастлива находиться в его присутствии, или, точнее, приятно было пару часов не думать о том, что означает его отсутствие. Но после этого раза он больше не появлялся. Он оставался дома, а Бретт, спотыкаясь и крича нам из пролеска, приходила каждый вечер и обыкновенно садилась в круг рядом с Джастиной. После дня, проведенного со шлангами, Курт клевал носом перед костром, не допив и первого бокала: мы будили его к ужину, но к девяти он чаще всего уже уходил в кровать. Место рядом с Джастиной освобождалось, и его сразу же занимала Бретт. Так костер, с помощью которого я надеялась привлечь то, что хочу, в конце концов привлек то, чего я не хотела, – общество Бретт!
После инцидента с постельным бельем, когда бы мы ни встречались, я обращалась к Бретт c вежливой настороженностью, но потом она начала проводить больше времени в главном доме, и я поняла, что мне придется найти более подходящий способ общения с ней. Как-то днем я проходила мимо комнаты Джастины и услышала, как они смеются и разговаривают за закрытой дверью. Когда я увидела Джастину позже, ее короткие волосы были уложены по-новому – и гораздо более удачно, а вокруг головы был повязан яркий платок, который оживлял ее красивое лицо.
– Бретт уговорила меня отращивать волосы, – сказала она немного пристыженно, так как я намекала ей на это уже несколько недель.
И она действительно отрастила волосы,
