помех покинуть Нуаррот и более сюда не возвращаться. Мы пришли к
согласию?
— Да, — глухо ответил я, сжимая руку девочки. — Идем, Эвьет.
За дверью нас дожидались те же стражники, чтобы проводить на выход
— а возможно, и затем, чтобы в случае необходимости быстро прийти на
помощь мажордому. Отнюдь не исключаю, что, несмотря на отбираемое у
посетителей оружие, подобные прецеденты уже случались.
Несмотря на заверение Штурца, я почувствовал себя спокойно лишь
тогда, когда нам вернули меч, ножи и арбалет, а окончательно — когда мы
вышли на солнечный свет из-под мрачных сводов башенной арки.
— Этот гад хочет наложить лапу на мой замок! — дала, наконец, волю
гневу Эвелина, не особо стараясь демонстрировать аристократическое
воспитание.
— Да, — вынужден был согласиться я. — Может быть, именно отсутствие
свободного поместья — последнее препятствие для его возведения во
дворянство. Титул ведь положено жаловать вместе с землей, этот закон
никто не отменял, хотя на практике часто дают лишь символический
клочок… Но Штурц не из таких, кто будет хвататься за первый же клочок.
Такие годами ждут крупный куш — и дожидаются. Может быть, конечно, он
действует в интересах кого-то третьего, но это вряд ли. Не думаю, что
Штурц замешан в коррупции. За коррупцию, скорее всего, пострадал его
предшественник, а Штурц по-своему честен и действует только в рамках
закона. И именно за это его ценит граф.
— Как же мне хотелось его пристрелить! И сейчас, между прочим,
хочется!
— Увы. В огнебое всего четыре ствола, мы не можем драться со всем
гарнизоном замка. Да и ситуации угрозы жизни не было. Если бы нас
попытались арестовать, тогда да, я бы все же попытался пробиться с
боем…
— Да я понимаю… Но это такое ужасное ощущение — знать, что прав,
и не мочь это доказать! Я просто не могла поверить, что это происходит
со мной! Просто… просто какой-то дурной сон! — она зло пнула мелкий
камень, лежавший на краю дороги, и тот, описав пологую параболу,
запрыгал вниз по склону холма, выбивая мелкие облачка пыли.
— Эвьет, — я погладил ее по плечу, — мне ужасно жаль, что все так
вышло.
— Между прочим, прийти сюда было твоей идеей! — Эвелина сверкнула
на меня черными глазами.
— В любом случае другого выхода у нас не было, — вздохнул я. — Ну
представь себе, осталась бы ты в своем лесу. Все равно не подающим
признаков жизни поместьем рано или поздно заинтересовались бы. Тот же
самый Штурц — вспомни, с чего он начал разговор. И встал бы вопрос
доказательства твоих прав. И его точно так же не было бы. То, что ты бы
там жила среди развалин, сама понимаешь, ничего не значит. Особенно в
том виде, в каком я тебя встретил… — я запоздало испугался, что она
обидится, но Эвьет, напротив, хихикнула.
— По крайней мере, пугала бы захватчиков в качестве лесной
кикиморы, — развила она тему и вновь посерьезнела: — Извини, Дольф.
Конечно, ты ни в чем не виноват. Ну, поехали бы мы не в Нуаррот, а в
другое место — все равно замок стоял бы бесхозный, бери — не хочу… И
ладно бы еще грифонцы, а то ведь — свои!
— У своих красть всегда сподручнее, — усмехнулся я.
Мы уже спустились с холма и вошли в селение, направляясь к
постоялому двору. Я обдумывал, что делать дальше, коль скоро затея с
Нуарротом — возможно, что и к лучшему — потерпела крах. Но Эвьет в
очередной раз все решила за меня.
— Ничего еще не кончено, Дольф! — объявила она. И я уже достаточно
изучил ее, чтобы понимать: это не восклицание досады, не отказ признать
неприятную правду. Это логический вывод из только что проделанных
размышлений.
— Что ты имеешь в виду?
— Это только Штурц. Не Рануар.
— Боюсь, жаловаться графу на мажордома бесполезно, — возразил я. -
Аргументы Штурца юридически неопровержимы. Если, конечно, граф не знал
тебя лично.
— Нет, — покачала головой Эвьет, — меня он ни разу не видел. Даже
мой отец, кажется, с ним никогда не встречался… получал и отправлял
депеши — да, но не лично…
— Значит, мы ничего не сможем доказать, — констатировал я. На самом
деле был еще один способ: нанять лжесвидетелей. Я терпеть не могу таких
вещей, но приходится признать, что иногда ради торжества истины
приходится прибегать ко лжи. Однако на кону стояло целое баронское
владение, пусть и пришедшее в запустение — а это сильно увеличивало цену
вопроса. Я понятия не имел, сколько будут стоить качественные показания
в таком деле, но догадывался, что несколькими десятками крон тут не
обойтись. А кроме того, высокая ставка и, соответственно, высокая
заинтересованность противоположной стороны в нашем провале увеличивала
риск разоблачения — причем простым отказом от претензий мы в этом случае
уже не отделаемся… Нет уж. Подобные авантюры не для меня.
— Сам Штурц так не считает, — возразила Эвьет на мою произнесенную
вслух реплику и, когда я недоуменно приподнял бровь, пояснила: — Иначе
он бы нас не отпустил. Ты ведь не думаешь, что он и впрямь сделал это из
человеколюбия?
— Уж это точно, — усмехнулся я. — В Штурце столько человеколюбия,
что я удивляюсь, откуда он вообще знает это слово… А ты, пожалуй,
права. Недалекий человек решил бы, что его "милость" — свидетельство
нашей полной безвредности для его планов. Однако у Штурца только три
способа избавиться от законной наследницы. Первый — попросту убить, но
это не в его стиле. Он законник и педант, не говоря уже о том, что сам
таких вещей не умеет, а связываться с исполнителями не захочет. Второй -
опровергнуть претензии наследницы через суд, выставив ее
мошенницей-самозванкой. И третий — убедить ее самой отказаться от
претензий. Раз он выбрал третий вариант, значит, не считает второй
абсолютно надежным.
— Вот именно.
— Однако и это нам ничего не дает. Я понимаю логику Штурца. Он
ловко выведал все наши козыри и убедился, что у нас их нет. Но у него
нет гарантий, что мы не припрятали что-то в рукаве. И на всякий случай
он выбрал вариант, предусматривающий такую возможность. Форсировать
события по второму варианту, пока работает третий, ему ни к чему — а вот
перейти от третьего ко второму, если мы не отступимся, никогда не
поздно. Но мы-то знаем, что на самом деле никаких козырей у нас не
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
