Но до Ра-де-Ро было еще далеко, и пока что мы просто поехали по
дороге на запад, надеясь отыскать подходящий ночлег. Нам повезло: еще до
того, как стемнело, впереди показался постоялый двор, стоявший у
перекрестка. Мы прибыли туда уже в темно-синих сумерках, под стрекот
первых ночных цикад; в некоторых окнах теплились огни, а из трапезной
неслись низкие пьяные голоса, старательно, но неумело выводившие
какую-то жалостную песню. К нам, топая большими не по размеру сапогами,
подбежал мальчишка-конюх, готовый принять на себя заботу о Верном;
следом, неторопливо вытирая руки полотенцем, вышел на крыльцо дородный
мужчина в фартуке — не то сам хозяин, не то его важно державшийся
подручный. Я договорился о комнате и, неприязненно прислушавшись к
любительскому хору, велел подать ужин в номер.
В комнате, оказавшейся достаточно приличной для такого рода
заведения (и даже пьяные голоса сюда не доносились), я поставил на стол
оставленную нашим провожатым зажженную свечу в подсвечнике и, достав
мыло, попросил Эвьет полить мне на руки из кувшина. Зажурчала вода,
стекая в таз. Легкая саднящая боль в первый миг даже не привлекла моего
внимания. Затем я чертыхнулся.
— В чем дело? — девочка посмотрела на меня, затем на мои мокрые
руки. Я тоже смотрел на них. Точнее, на тонкую красную линию,
протянувшуюся по тыльной стороне правой кисти.
— Это же просто царапина, — удивилась Эвелина, проследив
направление моего взгляда.
— Да, поэтому я и не заметил ее сразу… Вся проблема в том, от
кого я ее получил. Ты же помнишь этих типов! От них можно было подцепить
любую заразу.
— "Промыть рану большим количеством воды и, в случае сомнений,
прижечь ее", — процитировала Эвьет то, чему я ее учил. — Может, еще не
поздно?
— Поздно, — покачал головой я. — Та дрянь, что была у него под
ногтями, уже в моей крови. Что еще вы можете порекомендовать, коллега?
— Ммм… экстракт из корня тысячелистника?
— Верно. Из того, что у меня имеется при себе, это, пожалуй, лучший
вариант. Будем надеяться, этого хватит, и завтра я не проснусь, покрытый
язвами.
Утро и впрямь не принесло никаких неприятных открытий. Позавтракав
и расспросив слугу о прошедшем здесь недавно войске и о дороге, мы
выехали в путь. По всему выходило, что мы, выстроив маршрут через
несколько окрестных деревенек, благополучно объедем стороной Ра-де-Ро и
вновь выберемся на хороший тракт, где и нагоним Рануара уже этим
вечером. Ну или, если граф гонит свою пехоту ускоренным маршем, на
следующий день.
Небо, к радости путешественников и несчастью опять тщетно ждущих
дождя крестьян, в очередной раз было совершенно ясным, без единого
облачка, и солнце светило вовсю, припекая даже в утренние часы. Ветра не
было, и, за исключением наяривавших в траве кузнечиков, ничто не
нарушало тишины. В этой атмосфере мира и покоя легко было забыть, что мы
едем по следам армии, направляющейся для участия в жестокой, возможно -
решающей битве. Даже селения, мимо которых мы проезжали, не производили
такого удручающего впечатления, как обычно. Чаще всего ехать следом за
войском, даже движущимся по собственной территории — удовольствие
сомнительное: деревни обчищены как интендантскими командами, так и
"частной инициативой" отдельных солдат, и у угрюмых и озлобленных
жителей невозможно раздобыть ни еду, ни информацию. Однако на сей раз
войско двигалось под личным командованием графа по графским же землям, и
он, очевидно, следил, чтобы крестьянам не чинилось лишнего разора. В
самом деле, глупо отбирать корм у овец, которых сам же стрижешь -
правда, большинство представителей правящего сословия не в состоянии
понять даже это.
К полудню мы добрались до малоприметной каменистой тропки, о
которой узнали на постоялом дворе, и свернули по ней к северу,
окончательно оставив реку позади. Солнце к этому времени разошлось вовсю
— я люблю тепло и прекрасно переношу жару, но тут уже даже я счел, что
это чересчур. Приходилось то и дело утирать пот и прикладываться к
фляге, которая в результате быстро опустела. Я уже не чувствовал себя в
силах что-либо рассказывать своей спутнице пересохшим ртом и не мог
дождаться, когда мы доберемся до очередного колодца или речки. Эвьет,
правда, ни на что не жаловалась, но просить у нее поделиться содержимым
ее фляги я счел ниже своего достоинства. Справа от дороги показался
пруд; я радостно спешился, но, пройдя сквозь высокие сухие камыши,
обнаружил, что пруд сильно обмелел, и вода в нем цветущая и мутная. Пить
ее я, конечно, не рискнул — только умылся, но и это не принесло особого
облегчения, ибо вода оказалась теплой и к тому же пахла тиной и мокрой
грязью. Пришлось ехать дальше, вглядываясь в дрожащее над землей марево;
вдали уже зыбко маячили вершины холмов, и было в размытой неустойчивости
их очертаний нечто тошнотворное; вблизи белая пыль на сухом
растрескавшемся грунте казалась нестерпимо яркой под слепящими лучами
солнца, и я невольно прикрывал глаза. Как назло, по-прежнему не было ни
ветерка, способного принести хоть какую-то свежесть — а впрочем,
возможно, он не принес бы ничего, кроме горячей пыли. Казалось, что от
вездесущей жары кровь загустела в жилах и тяжело, словно ртуть, бьется в
висках.
Наконец в знойной дымке обозначились нечеткие силуэты сельских
домиков. Я нетерпеливо пришпорил Верного. "Тебе тоже, небось, не в
радость бежать по этой жаре, — подумал я, — зато быстрее напьешься."
— Дольф, куда мы так несемся? — спросила Эвьет.
— Пить, — коротко ответил я.
Вскоре мы уже были у колодца. Я спрыгнул на землю; виски отозвались
пульсирующей болью. Вытянув ведро ледяной воды, я пил, пока от холода не
заломило зубы, а затем вылил все, что оставалось в ведре, себе на
голову. Стало немного легче. Я столкнул ведро вниз и вытащил его по
второму разу, чтобы наполнить наши фляги и поилку для Верного.
Корчмы в сельце не оказалось, но я почувствовал, что из-за этой
жары у меня совершенно нет аппетита. Меня манила скамейка в тени под
развесистым платаном в конце деревенской улицы. Я сунул Эвелине, не
считая, пригоршню хеллеров: "Купи себе что-нибудь поесть, а я пока
отдохну". Я растянулся на лавке в полный рост, не особо заботясь, что об
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
