— Вот чертова дорога! Она что, ведет прямо в ад?
— Дорога в ад, о повелитель, — откликнулся Сатана, — легка и удобна; посередине она вымощена камнем для колесных экипажей знатных господ, а по обочинам обустроена асфальтовыми тротуарами для пешеходов попроще; ее затеняют огромные липы и цветущие деревья, несущие приятную прохладу; она пролегает между симпатичными домиками с многочисленными злачными заведениями и шикарными ресторанами, где всем заправляет рулетка и развеселые девицы, выряженные под великосветских дам. Там можно вкусно поесть, вдоволь попить и поспать; там в любой час и на каждом шагу проматывают состояния, здоровье и самое жизнь — дорога в ад по своему великолепию напоминает мне Итальянский бульвар{340}, каким он однажды станет.
— Тогда, должно быть, мы идем по пути к добродетели, — с горечью хохотнул барон.
— Возможно.
— Уж очень этот путь тернист и неприветлив.
— Никак, притомились, ваша милость? Вы что, полуголодный подросток в лохмотьях, как большинство крестьянских детей в здешних краях? Или согнутый над палкой слепец? Или слабая бледная девица? К тому же господин барон спешит по этой дороге, как мне кажется, не во имя спасения несчастного незнакомца; он мужчина в самом расцвете сил, и других забот, кроме созданных его же дурной головой, у него нет.
— Пусть так, — вздохнул Луицци, — но я сильно сомневаюсь, что еще хоть одно сколько-нибудь разумное существо отважится на подобный переход в такую непогоду! Разве что господа ночные разбойники, но, как мне кажется, они никак не похожи на умирающих от голода детей, немощных слепцов или бледных девиц.
— Скоро конец, — утешил Дьявол Армана. — На перекрестке нескольких дорог ты повстречаешь мальчика, старика и девушку. Попросись у них на ночлег.
— Под каким предлогом?
— Скажи, что заблудился.
— Они мне не поверят; это же абсолютно невероятно — встретить посреди ночи благовоспитанного с виду человека на забытом Богом и людьми проселке. Они примут меня за грабителя.
— Ты меня удивляешь. Разве нет в этой жизни других вариантов, кроме богача, который несется по большой дороге в почтовой берлине, или бандита, что выходит в темную ночь на разбойную тропу? Бывает, расчет, бедность или несчастье гонит людей на улицу в бурю пострашнее.
— Но они же спросят, как меня зовут… Неужели поверят, что барон де Луицци оказался здесь в столь роскошном выезде?
— Если ты назовешься, то они примут тебя за сбежавшего из сумасшедшего дома, что, впрочем, святая правда, ибо имя твое известно в этих краях. Так что лучше бы тебе придумать имя и род занятий, чтобы опять не попасть впросак.
— Ты меня бросаешь?
— А что я тебе обещал? Вернуть свободу? Ты на воле. Состояние? В Париже тебя ждут двести тысяч ренты. Твоему банкиру, в отличие от многих других, Июльская революция пошла на пользу; он поправил свои дела и в том числе заставил Риго отказаться от претензий на твои владения.
— А добрая репутация?
— Ты оправдан судом присяжных; ведь все свидетельствовало о твоей невменяемости в течение долгого времени, а поскольку нотариус выздоровел и прекрасно себя чувствует, то прения по делу были недолгими.
— И я вернусь в общество подобно беглому каторжнику.
— Заблуждаешься, повелитель; проступки такого рода общество легко прощает и быстро забывает.
— Но почему?
— Потому что нет видимого мотива. Если бы ты попытался прикончить человека, чтобы завладеть его деньгами, женой или именем, то, конечно, стал бы отверженным; если из ненависти или мести, то считался бы отъявленным мерзавцем; но ты хотел убить, чтобы убить, ты просто одержимый, тебя охватил приступ безумия, а современная юриспруденция припасла массу неопровержимых аргументов в защиту таких людей и только разжигает интерес к ним. Этими недавними нововведениями я обязан одному молодому адвокату, который и в будущем, надеюсь, окажет мне немало услуг. К тому же в революционной буре, пронесшейся только что над Францией, твое дело совершенно затерялось. Большая часть знакомых тебе людей и не слышала о нем, а переменив круг общения, ты и вовсе будешь чистеньким.
— Но где мы сейчас? Далеко ли от Парижа?
— В восьмидесяти лье.
— Как называется эта местность?
— Мы неподалеку от Витре.
— А как я доберусь до столицы без гроша в кармане?
— Это меня не касается.
— Наверное, есть какой-либо способ раздобыть деньги…
— Целых три: занять, украсть и заработать. Выбирай. А я сдержал все свои обещания; удачи.
Они добрались как раз к месту, где дорога расходилась в нескольких направлениях; Дьявол исчез, а Луицци различил в считанных шагах силуэты трех путников и услышал громкий вопрошающий голос:
— Кто идет?
— Ой, люди добрые, — жалобно запричитал Луицци, — я невезучий путник, подвергшийся разбойному нападению; бандиты отобрали все деньги и документы, бросили в каком-то лесу, и я плутаю уже битых два часа в поисках дороги из Лаваля в Витре{341}.
Едва Луицци закончил говорить, как к нему бойко подскочил сорванец лет двенадцати, тщательно изучил со всех сторон и с легким презрением в голосе заключил:
— Это барин, дедушка.
— Смотри хорошенько, Матье, — отозвался старик.
Тут же послышался нежный женский голосок:
— И что же вы хотите, добрый человек?
— Укрыться где-нибудь на ночь, если это вас не очень стеснит…
— Ничуть, — ответил старик. — У нас еще никто не спит; одним больше у печки — теплее будет. Идемте же, сударь, вам, должно быть, нужно согреться.
— Дедушка Брюно, — сказал мальчишка, — мы уже в двух ружейных выстрелах от дома; я побегу вперед — предупредить, что с нами сестра Анжелика и барин; здесь вы уже не собьетесь с пути, нужно только идти прямо по этой тропинке.
— Хорошо, — ответил старик, ступая на указанную дорожку, — давайте же поторопимся.
Луицци удивлялся легкости, с которой слепец поверил в его басню; но еще больше он изумился, когда старик заговорил о его вымышленных приключениях словно о самом обыденном деле.
— И сколько их было, этих разбойников?
— Дюжина, не меньше. — Тщеславие не позволяло барону поскупиться на численность его победителей.
— А вы не подметили среди них этакого высоченного крепыша с козьей шкурой на плечах и в красном колпаке вместо шляпы?{342}
— Да-да, — откликнулся Арман, — похоже, среди прочих был такой длинный и примерно в таком наряде.
— Так я и знал, — проворчал слепец, — это шайка Бертрана. Эх, кабы целы были мои глаза, показал бы я поганцу, как бесчинствовать в наших местах! Уж он-то знает, как я метко стреляю, вернее, стрелял когда-то.
— Но, — вмешалась сестра Анжелика, шедшая рядом со стариком, — разве раньше Бертран не был вашим другом?
— Что верно, то верно; во времена республики мы с ним хором кричали «Да здравствует король!», и думаю, что если бы я не вынес полумертвого Бертрана с поля битвы под Круа-Батай{343}, то его похоронили бы вместе со святыми отцами, которые полегли все до единого в тот знаменитый день. Но то была благородная, священная война; мы не грабили одинокие дома, опустошая их винные погреба, не раздевали припозднившихся путников на больших и малых дорогах; ведь эти банды, надо полагать, забрали у вас все, сударь?
— Все! Абсолютно все! — поспешил заверить барон.
— Трусливые шакалы!
— Но, папаша Брюно, — возразила сестра милосердия, — вы же рассказывали, что всего несколько часов назад они отважно бились…
— Что правда, то правда; мы позволили красноштанникам{344} унести ноги, оставив открытым проход в изгороди вокруг хутора, но если бы мы, шуаны, ударили с тыла, то перебили бы супостатов всех до одного!
— И в тот момент раненый офицер укрылся в вашем доме? — спросила сестра Анжелика.
— Он не укрывался. Пуля настигла его перед изгородью, а поскольку славный малый был впереди в атаке и последним при отступлении, то его солдаты, удиравшие без оглядки, не заметили, как он упал, а шуаны, преследуя врага, сочли его мертвым. И только через два часа мой сын Жак, обходя хутор, обнаружил истекавшего кровью офицера, и мы занесли его в дом. Жак отправился за врачом, и поскольку ни один из лодырей-работников не отважился в такую ночь пойти за вами, то пришлось мне тряхнуть стариной. К великому моему несчастью, вот уже полгода, как я потерял зрение, и Матье вызвался мне помочь.
Вот так переговариваясь, папаша Брюно, сестра Анжелика и Луицци подошли к небольшому хутору, обнесенному изгородью наподобие той, что преграждает проезд в заповедные королевские леса. Когда спутники проходили через оставленные с двух сторон узкие проходы, барон, сильно обеспокоенный проявленным к нему любопытством двух огромных псов, с пристрастием обнюхавших незнакомца, увидел довольно длинный ряд неказистых одноэтажных строений. Одна из дверей, распахнутая настежь, позволила бы заглянуть внутрь ярко освещенного дома, если бы на крыльце не толпились какие-то люди.
