— Нет, я здесь уже более месяца. Но я стал жаловаться на здоровье, и меня перевели в лечебное отделение. А там ужасные условия, никакого покоя!
Психиатры постоянно наблюдали меня, в любое время суток! Пичкали всякими таблетками. И еда там всегда остывшая, — начал жаловаться Тони.
Я понял, откуда у него эта улыбка счастливого идиота. Но не стал спрашивать: на что он жаловался?
— Ты, наверное, хочешь поспать? — предложил я ему отдохнуть, с надеждой, хотя бы на какое-то время избавиться от его улыбчивого внимания.
— Нет. Я хочу поговорить с тобой. А ещё, я хочу кушать, — ответил Тони.
— Понятно, — рассеянно ответил я, подумав про индуса, который предлагал мне быть его соседом. Надо узнать, свободно ли ещё место в его камере?
Новый сосед псих, действительно был голоден. Когда нам подали завтрак, он проглотил свою порцию, едва прожевав. И стал смотреть, как я вяло пощипываю свою булку, запивая молоком. Заметив его голодное внимание с безумной улыбкой на лице, я предложил ему начатую булку.
— Спасибо, брат! — охотно принял Тони булку, и отправил её в топку.
— Пожалуйста. Можешь рассчитывать и на половину моего обеда, — порадовал я его хорошей новостью.
— Мне определённо повезло, что я попал в одну камеру с русским! — искренне заявил Тони. — У тебя сестра есть? — вдруг, спросил он меня.
— Нет, сестры у меня нет. Но часть своих продуктовых порций я тебе обещаю, — ответил я, думая о том, как бы вежливо избавиться от его соседства.
— Ты куришь? — продолжал он знакомство со мной.
— Нет, не курю. А ты?
— Я курю. Очень хочется курить! — с ноткой раздражения, заявил он.
— Ничем не могу помочь.
— А в шахматы ты играешь? — спросил он, неспокойно шагая туда-сюда по камере.
— Не очень, лишь помню, как ходят фигуры, — ответил я, напрягшись от перспективы играть с ним в шахматы.
Я поспешил запрыгнуть на свою полку и отгородиться книгой. Потребность в куреве серьёзно досаждала моего соседа. Он нервно ходил от двери к окну, как зверь в клетке, и задавал мне неожиданные вопросы, стараясь как-то отвлечь себя.
— Сергей, ты из Москвы?
— Нет, я жил в Украине.
— А в Украине у тебя сестра есть?
— Нет, — ответил я, едва скрывая раздражение.
— Как сейчас футбол в Украине?
— Сейчас — слабо. Шевченко же продали вашему Милану…
— Точно! А в Италии футбол — лучше всех! Италия — это страна — номер один! Наш Колумб открыл Америку. Ты знаешь об этом? Весь мир любит нашу пиццу — перешёл он на бредовый монолог, продолжая нервно нарезать круги по камере.
Я притворился спящим. Хотел подсказать ему про итальянца Маркони, внесшего весомый вклад в изобретение радиосвязи, но оставил это на потом.
Приход отца Джона я воспринял, как явление Спасителя.
— Добрый день, парни! — приветствовал нас отец Джон. В руке он держал лист бумаги. Я понял, что он принёс весточку от Ольги. Не успел я спрыгнуть с верхней полки, как Тони уже обратился к отче.
— Отец Джон, мне нужна ваша помощь, — заявил Тони.
— Слушаю тебя, — сухо ответил отче.
По тому, что отец Джон не представился моему соседу, я понял, что они уже знакомы.
— Я очень хочу курить! — коротко исповедовался Тони, не выключая своей идиотской улыбочки.
— Я табаком не обеспечиваю, — сдержанно ответил капеллан. — Просто потерпи. Скоро вас выведут на прогулку, там и спросишь у товарищей, — закончил беседу отче и обратился ко мне.
— Сергей, тебе письмо от Ольги, — передал он мне сложенный лист бумаги, дав понять Тони, что его исповедь окончена. Сосед продолжал стоять в двух шагах от нас, и, с любопытством наблюдал за нами. Отец Джон, хотел что-то ещё сказать, но, заметив бдительное внимание Тони, воздержался.
— Ты посмотри это и приготовь ответ, а я загляну к вам попозже, — торопливо инструктировал меня отче, и покинул камеру.
Тони проводил отче до самых дверей, собирался снова о чём-то спросить, но ограничился лишь любезной улыбкой.
Я отошёл к окну и стал читать записку. Вскоре услышал за спиной сопение. Обернувшись, наткнулся на сосредоточенную небритую физиономию соседа.
— Это на русском? — ткнул он пальцем в печатный текст.
— Да, на русском, — ответил я, и запрыгнул на верхний ярус. Тони остался стоять среди камеры с видом обиженного ребёнка, которому отче не дал ни табака, ни записки на итальянском. У него вызревали вопросы, которых мне не избежать, если я задержусь в его компании.
Ольга сообщала, что собирается отъехать на какое-то время в Крым, поэтому, временно, вероятно, не сможет поддерживать связь через е-почту. Дружески предлагала писать ей, если отец Джон не откажет в содействии. На всякий случай, сообщила свой домашний почтовый адрес.
Улица в Петербурге была обозначена именем Бела Куна.
Насколько я знал, этот революционер-иудей организовал и реализовал в Крыму подлый расстрел нескольких тысяч белогвардейцев, наивно поверивших обещаниям комиссаров. Отказавшись покинуть родину, они согласились сдаться красным. Там их и порешили. Еврей из Венгрии, во имя революции, вешал и расстреливал русских офицеров армии Врангеля, беженцев, женщин, стариков и детей. Теперь, оказывается, в Питере есть улица героя революции — Бела Куна.
Я успел лишь наспех написать короткий ответ. Присутствие Тони, желающего, что-то выяснить, мешало мне сосредоточиться. Отец Джон вскоре вернулся к нам.
— Готово? — с порога обратился он ко мне, явно, избегая контакта с итальянцем.
— Да, — спрыгнул я с полки, и вручил ему записку.
Как мы и договорились с ним, я писал по-английски, чтобы он мог видеть, что отправляет. С Ольгой же, он договорился и доверял ей. Она могла писать мне по-русски, возможно, коротко поясняя для него и по-английски. Было очевидно, что отец Джон делает это с радостью, и он хотел бы поговорить со мной об этом. Но присутствие неадекватного соседа вынуждало его действовать строго по служебному.
— Увидимся позже, — закончил он свой короткий визит.
— Отче! — обратился я.
— Да, Сергей? — остановился он у двери.
— Не знаете ли, как долго ещё я буду здесь? Может, мне просить о переселении к парню из Индии? Он хотел бы…
— Не стоит, — перебил меня отче, — через день-два тебя переведут в основное крыло.
— Надеюсь, мой сосед будет некурящий, — пожелал я, надеясь на блатные отношения, сложившиеся с капелланом.
— Мы, по возможности, учтём твоё пожелание. Это соответствует нашим правилам, — сухо ответил отче, и спешно покинул нас, избегая докучливого любопытства и возможных просьб о табаке.
Во время прогулки я общался с индусом. Стояла чудная летняя погода. Мы сидели на травке, подставившись солнышку. Нам некуда было спешить и не о чем заботиться. Он сообщил, что к нему подселили соседа. Указал на рыжего неуклюжего дядьку, нарезающего круги по асфальтной дорожке. Выглядел тот озабоченным, как человек, который впервые и совсем недавно попал в тюрьму.
— Вчера вечером прибыл, — комментировал индус.
— Англичанин?
— Да.
— За что?
— Не говорит. Сказал, что ещё не осуждён.
Вскоре, его новый сосед приблизился к нам и присел рядом на траве. Кроме индуса, он здесь никого не знал, и его, наверняка, мучили вопросы, о которых ему хотелось бы с кем-то поговорить. Вне всяких сомнений — он здесь впервые. First cut is deepest…[93]
— Он русский, мы с ним были в тюрьме Highdown, — представил меня индус.
Я про себя отметил краткость и конкретность, с которой индус выдал мою биографию. Национальность и места лишения свободы!
Рыжий тип вежливо кивнул мне, и стал с любопытством поглядывать на меня. Индусу нравилась его новая роль бывалого гида для англичанина.
— Когда и где, здесь можно купить сигареты? — обратился рыжий ко мне, не курящему. Видимо, индус не смог ответить на его жизненно важный вопрос.
— Сейчас ты пребываешь в неком карантине. Тебе здесь всё покажут и объяснят. Затем переведут в крыло общего содержания, там, раз в неделю сможешь покупать сигареты и прочее, — рапортовал я.
По выражению его лица, я понял, что не утешил мужика.
— Как скоро нас переведут туда? — поинтересовался он.
— Здесь, тебя продержат не более недели, — пожал я плечами. И подумал; как хорошо, что мне всего этого не надо.
Рыжий о чём-то призадумался. Явно хотел ещё что-то выяснить, но не решался спросить.
Я заметил, как к надзирателю, присматривающему за нами, подошёл отец Джон. Они тоже стали беседовать, поглядывая в нашу сторону. Я предположил, что говорят они о новеньком.
Мой итальянский сосед, во время прогулки, обошёл всех курящих, и попросил оставить ему покурить. Реагировали на него, снисходительно, как на больного. С некоторыми он пытался заговорить, но все вежливо, и не очень, избавлялись от его компании.
