цимес морковный, пусть его тоже с сахаром сделают».
Он посмотрел на красивый, легкий румянец на ее щеках: «Ну, как хочешь».
- Я вам буду писать, - пообещала Ханеле. «И вы мне тоже передавайте весточки. От себя...-
женщина не закончила. Иосиф, поднявшись, ответил: «Будем».
Заходящее солнце освещало дорогу. Ханеле стояла на холме, придерживая на плечах шаль,
подняв руку, глядя на экипаж. На западе небо уже начинало темнеть. Она увидела, как Наполеон,
сказав что-то Иосифу, поднимается к ней.
-Опять ты выше, - он улыбнулся. Наклонившись, Наполеон прижался лицом к ее ладоням: «Ты ведь
знаешь, я император..., Мне надо будет, чтобы у меня появился наследник, когда-нибудь».
-Появится, - нежно ответила женщина. Наполеон, обняв ее, шепнул: «А что будет дальше?»
Маленькая, жесткая морщинка залегла в углу красивого рта. Ханеле вздохнула: «Господь о нас
позаботится, милый мой. Обо всех. Он не хочет, чтобы люди страдали».
-Больше чем это нужно, - добавила про себя Ханеле, ощутив прикосновение его губ. Она
положила руку на свой медальон, - от него исходило ровное, уверенное тепло: «Езжай. Я буду с
тобой».
Пока экипаж не свернул на северную дорогу, Наполеон, оглядываясь, видел Ханеле - высокую,
стройную, провожавшую его неотрывным, ласковым взглядом.
Эпилог
Польша, весна 1806 года
Белый аист летел на север. Он покружился над рекой, над верхушками леса. Увидев свое гнездо,
птица облегченно захлопала крыльями.
Раньше здесь не было людей, гнездо было заброшено, но с тех, пор, как в доме появился человек,
с тех пор, как зашумела вода в мельничном колесе - аист вернулся. Это гнездо он построил еще
молодой птицей.
Он присел на сухие ветки. Задумчиво склонив голову, аист посмотрел на крышу дома - из печной
трубы шел легкий дымок.
Потом прилетит его подруга аиста, потом в гнезде будут подрастать птенцы. Он, утомленный
долгой дорогой, закрыл глаза и успокоено застыл - в доме все оставалось по-прежнему.
Ханеле осторожно спустилась с крыльца. Постояв на дворе, переждав схватку, женщина
улыбнулась:
-Аисты появились. Надо будет ему записку отправить, как дитя родится. Девочка, - она ласково
коснулась рукой своего живота. «В конце лета в Белосток поеду, в синагогу. Ей там имя дадут. Хана,
как и я. Незаконнорожденная, конечно, - женщина вздохнула.
Она взяла скамеечку и сказала корове: «Не мычи так. Видишь, я тебя подоить пришла».
Ханеле, неся ведро, вернулась в дом. Акушерка-полька всплеснула руками: «Пани Горовиц! Я же
вас просила - не ходите больше. Вы с утра так и не присели».
-Так легче, пани Марыся, - Ханеле подышала и поставила горшок с молоком в печь: «Вы поешьте, у
меня и хлеб свежий, и сыр...»
Она присела на лавку и увидела перед собой серые, холодные глаза отца, услышала низкий,
жалобный женский крик. В коридоре было темно, дверь чуть приоткрылась. Рыженькая девочка,
лет четырех, в глухом, темном платье, робко выглянула наружу.
-Мама, мама, - раздался сзади плач. Девочка, сама вытирая слезы, тихо позвала: «Мамочка!»
-Вон отсюда, - распорядился отец, и занес руку. Девочка, задрожав, захлопнула дверь. Отец
повернулся - из-за двери раздавалось хныканье новорожденного.
-Дочка, рав Судаков, - акушерка высунулась в коридор. «Зайдите, теперь можно».
-Чтобы она сдохла, - пробормотал себе под нос отец. Заложив руки за спину, он пошел вниз по
лестнице.
-Все будет хорошо, - напомнила себе Ханеле и застонала: «Теперь, пани Марыся, вам надо мне
помочь».
Все было просто - она и в первый раз, с Исааком, родила легко и быстро. Ханеле еще походила по
комнате, опираясь на руку акушерки, сжимая ее пальцы. «Высокая будет, - нежно подумала она, -
в меня. И глаза будут серые».
-Теперь ложитесь, - строго велела акушерка, - хватит бегать.
Ханеле вцепилась пальцами в края лавки, и сказала девочке: «Не торопись, милая. Скоро с тобой
увидимся. Отец твоей приедет, на руки тебя возьмет..., Хотя, пока он сюда доберется, - женщина
невольно улыбнулась, - ты уже и пойдешь...»
Ей в глаза било тусклое, золотое зимнее солнце, Ханеле видела французские флаги над полем боя
и слышала его уверенный, веселый голос: «Господа, держу пари, через год мы снова начнем
воевать!».
Ханеле вздохнула. Она почувствовала, как девочка быстро, бойко шевелится, готовясь появиться
на свет.
-Что же делать, милая, такой он у тебя. Один такой на свете, - тихо, одними губами сказала
женщина.
Потом Ханеле, приподнявшись, увидела ребенка, что задорно, радостно кричал. Стерев слезы с
глаз, она уверенно сказала: «Девочка».
-Красавица, - пани Марыся подала ей младенца. «На вас похожа, пани Горовиц. Стройная девочка,
и сразу видно, высокой будет».
Дочка повертела изящной головой с еще мокрыми, вороными волосами. Она была белокожая.
Ханеле, приложив ее к груди, шепнула: «А глаза, у тебя какие, Хана?»
Девочка почмокала и дрогнула длинными ресницами. Глаза были большие, туманные, серые.
Ханеле улыбнулась. Погладив дочку по голове, устроив ее рядом с собой, женщина задремала.
Она обнимала младенца одной рукой, чувствуя нежное, ровное тепло медальона, и тихо
напевала:
-Durme, durme mi alma donzel a,
Durme, durme sin ansia y dolor.
Акушерка, вымыв руки, собрав свой саквояж, накрыла их простым, бедным одеялом. Ханеле
приоткрыла один глаз и зевнула: «Поешьте, пани Марыся. А мы пока отдохнем с маленькой».
Ханеле послушала, как довольно сопит девочка и заснула - глубоким, крепким, счастливым сном.
Пролог
Территория Миссисипи, февраль 1807 года
За окном было еще темно, на деревянном подоконнике догорала свеча. Там, снаружи была леса, -
без конца и края, - они простирались отсюда до слияния рек, далеко на север, где на черном небе
сияла Полярная Звезда.
Женщина, что лежала рядом с мужчиной, осторожно пошевелилась. Посмотрев на него, - мужчина
спокойно спал, уткнув смуглое, обветренное лицо в подушку, - она тихо поднялась. Констанца
быстро оделась в замшевую, индейскую юбку, и такую же рубашку, и сунула ноги в мокасины.
Пригладив свои рыжие волосы, она положила маленький пистолет в кожаную кобуру. Женщина
подошла к ставням. Поводив свечой, она пригляделась. Где-то вдали тоскливо закричала птица.
Констанца спустилась вниз и прижалась к бревенчатой стене. Поселение было маленьким -
таверна и несколько домов. Опять закричала птица, уже ближе. Констанца, положив руку на
пистолет, стала ждать.
Как всегда, он подкрался неслышно. Констанца, вздрогнув, почувствовав его теплое дыхание,
оказалась в его объятьях.
-Он ждет твоих индейцев, - смешливо сказала женщина, не поздоровавшись, - я ему обещала пять
тысяч воинов, Черный Волк.
-Не дождется, - индеец стал целовать ее. Констанца холодно подумала: «На рассвете появится
Хаим со своим отрядом, потом и сам Дэниел, наверняка, приедет. Не надо, чтобы они Меневу
видели, ни к чему это».
Он нашел ее, когда Констанца жила с бывшим вице-президентом Берром на острове, посреди
реки Огайо. В бревенчатом форте хранилось оружие, и обучались добровольцы его отрядов.
Констанца вспомнила, как она сидела у костра, слушая плеск реки, положив голову на колени.
-Скоро все это будет кончено, - она бросила камешек в легкие волны. «Доказательств достаточно
на три процесса. Берру больше никогда не вернуться в политику. Предатель, имевший целью
повернуть оружие против законного правительства США, попытавшийся свергнуть президента,
разделить страну. Книга выйдет отличная, мистер Констан в логове врага».
Она увидела черную точку среди волн. Пловец выбрался на пустынный берег белого песка.
Констанца, узнав смуглые, сильные руки, темноволосую, мокрую голову, потянулась за ружьем:
«Что ты здесь делаешь, Черный Волк?»
-Пришел увидеть тебя, - хмыкнул он, глядя на нее черными, большими глазами. Констанца сердито
ответила: «Нашел время!»
-Я тебя год искал, - рассмеялся Менева. Наклонившись, индеец поцеловал ее - долго, ласково.
«Хаим еще в экспедиции, - сказала себе Констанца, - может, и не вернется с запада. Черный Волк
мне нужен. Книга с его участием разошлась мгновенно. За год три тиража напечатали».
-Я не одна, - еще успела сказать женщина. Менева уже обнимал ее, его руки развязывали шнурки
на вороте ее мужской рубашки. Констанца, поглядев на стены форта, шепнула: «Здесь слишком
открыто».
Они ушли в лес. Потом она, лежа головой на его груди, усмехнулась: «Ты мне нужен, Черный
Волк».
-Я не могу без тебя, - просто сказал Менева, гладя ее по голове.
-Ты меня любишь? - он привлек ее к себе. Констанца скрыла зевок: «Почему они все это
