маленького был сильный жар, я испугалась.
-Пусть побудет в постели несколько дней, - велел Хантли, - а потом не позволяйте ему, долго бегать
босиком по воде. Хотя лето на дворе..., - он развел руками. Врач, глядя на нее, озабоченно
спросил: «А вы сами как себя чувствуете, миссис Бенджамин-Вулф? Вы очень бледны, кажется, что
вы устали».
-Я просто волновалась за Теда, - вздохнула Мораг и указала на дверь гостевой спальни. «Вы
найдете все, что нужно, обед будет накрыт в малой столовой».
Мораг спустилась вниз. Рассеянно посмотрев на зеленеющий, ухоженный двор, на куртины роз,
женщина подергала ожерелье на белой шее. Она была в домашнем, закрытом, болотного шелка
платье, черные волосы были украшены серебряным гребнем с жемчугами.
-Я буду обедать с доктором Хантли, - велела она, услышав шаги дворецкого. «И заложите экипаж,
надо будет отвезти его обратно в Бостон. Пусть кучер переночует в городе, может быть, есть какая-
то свежая почта».
Мораг все ждала другого письма - не того, что она получила после Пасхи, - сухого, холодного. Она
ждала извинений, раскаяния, обещания приехать. Сидя за круглым столом палисандрового
дерева, что-то отвечая врачу, заставляя себя, есть, она все думала: «Может быть, конверт там
лежит, в городе. Завтра его сюда привезут, и все будет хорошо».
-Отличное бордо, миссис Бенджамин-Вулф, - одобрительно сказал Хантли. «Впрочем, у вас всегда
был один из лучших винных погребов в городе. А что мистер Бенджамин-Вулф, он закончил свои
дела в Лондоне?»
-Да, - попыталась улыбнуться Мораг. «Он везет сюда свою мать, отчима, всю семью. Они в
Америке все лето пробудут. И мои родители приедут, моя младшая сестра осенью выходит замуж,
в Амстердаме, они ее провожают, - Мораг повертела вилку и нарочито весело добавила: «На
десерт - лимонный бисквит, доктор Хантли».
-Вы совсем не пьете, - удивился врач, - позвольте, - он наклонил бутылку с вином.
Золотистое бордо заиграло на солнце. Мораг, заставив свою руку не дрожать, подняла бокал
уотерфордского хрусталя.
-Отчего же, - незаметно прикусив губу, проговорила она. «Вы правы, доктор - вино действительно
прекрасное». Мораг выпила залпом сразу половину бокала: «За здоровье маленького Теда!»
Проводив врача, Мораг поднялась наверх и постояла в светлом, увешанном картинами коридоре.
Она посмотрела на коллекцию китайского фарфора в ореховом шкафчике и вспомнила веселый
голос мужа: «Хватит вам сидеть в городе летом! На озера все-таки далеко ездить, поэтому я купил
отличный дом в Рокпорте, со своим участком пляжа. Тед все равно - в Бостонскую Латинскую
школу пойдет. Не хочу я его в Экзетер посылать, пусть дома учится».
Дом был совсем новым, - трехэтажным, с парком, конюшнями и отдельным коттеджем с
комнатами слуг.
Мораг тогда рассмеялась: «Всякий раз, когда ты приезжаешь из Нью-Йорка, ты что-то мне даришь.
Аметисты, выезд, теперь дом...»
Тедди только сладко потянулся, - они лежали в постели и зевнул: «У меня там очень хорошие
клиенты, вот и все».
Она приоткрыла дверь детской и услышала тихий голос няни: «Мастер Тед хорошо поел, миссис
Бенджамин-Вулф, и спит сейчас».
-Спасибо, миссис Дигби, - Мораг постояла, вдыхая запах трав. «Я схожу, прогуляюсь».
В своей спальне она переоделась в уличное платье светлого муслина. Накинув на плечи
кашемировую шаль, оглянувшись, женщина открыла ящик комода. Письмо лежало в стопке
кружевных сорочек. Мораг сунула его за чулок. Только оказавшись на берегу, выйдя на причал, она
выдохнула.
-Четыре месяца, - мрачно думала Мораг, глядя на белые барашки - океан волновался.
«Правильно, Натан в марте приезжал, на неделю. Господи, как я могла быть такой неосторожной?
Тедди после Рождества в Англию отплыл. Он никогда в жизни не поверит, что это его ребенок. Он
со мной разведется, сразу же. А если у мамы трав попросить, когда она приедет? Но я ведь уже
покупала их, после того, как письмо получила. Меня только тошнило, и больше ничего. А если...-
она замерла, вспомнив грязную улицу в бедном квартале Бостона, и резкий, с грубым акцентом,
голос, женщины: «Акушерка за углом принимает, на второй этаж поднимешься и увидишь ее
дверь».
-Там я трав и купила, - Мораг сжала тонкие пальцы. «Но ведь говорят, можно как-то иначе от
этого...- она подышала, - избавиться. Господи, что, же мне делать?»
Она развернула письмо.
-Я ничем тебе помочь не могу, - читала Мораг ровные строки, - в любом случае я тебя хотел
уведомить о том, что перед Песахом состоялась моя помолвка с мисс Джудит Шифтел, из Саванны.
Она дочь Моше Шифтела, главы тамошней еврейской общины и племянница Мордехая Шифтела.
Ее дядя во время войны за независимость был главой снабжения Континентальной Армии, он
хороший друг папы.
Не пытайся писать моим родителям - моему слову они, разумеется, поверят больше, чем твоему. Я
тебе советую сказать Тедди, что это его ребенок. Счастливо оставаться, Натан».
-Может быть, он еще одумается, - горько сказала Мораг, смотря на бумагу в своей руке.
«Одумается, приедет. Тедди мне даст развод, он не будет меня удерживать..., Стану еврейкой...-
она почувствовала у себя на щеках горячие слезы. Скомкав письмо, разорвав его, женщина
пустила клочки по ветру.
Нью-Йорк
Темно-синяя вода Гудзона колыхалась под легким ветром. Зады верфи Чарльза Брауна выходили
прямо на реку. Констанца, - она была в мужском наряде, в простой, холщовой куртке и таких же
штанах, узел рыжих волос - прикрыт вязаной шапкой, - взглянула на судно, что стояло у причала.
«Вот эти колеса, мистер Фултон, - женщина постучала карандашом по крепким, белым зубам, - они
будут приводиться в действие паровой машиной?».
-Именно так, - Фултон, в запачканной углем, суконной блузе, подал ей руку. Констанца
рассмеялась: «Вы шокируете рабочих, мистер гений. Все уверены, что я мужчина».
Она устроилась на верфи Брауна разнорабочим, еще две недели назад. Когда Фултон встретил ее,
с ящиком гвоздей в руках, и удивленно посмотрел вслед, Констанца только подмигнула.
-Не может быть, - Фултон вспомнил затянутую шелковыми обоями гостиную, мраморный стол, и
женщину, - высокую, стройную, в атласном, отлично скроенном платье. Она посмотрела на него
темными, пристальными глазами и разлила кофе в серебряные чашки: «Я слышала массу
восторженных отзывов о вашей работе, дорогой мистер Фултон. Ваша подводная лодка, ваши
торпеды…Я хочу сделать большой репортаж, в своей газете. Он будет, так сказать, предварять
первый коммерческий рейс парохода».
-Но, миссис Вулф…- начал он. Женщина отмахнулась: «Просто миссис Констанца, я не использую
свою фамилию в профессиональной сфере».
-Еще неизвестно, будет ли наше предприятие удачным, - мрачно заметил Фултон, отпивая кофе.
-Ваш деловой партнер, - Констанца посмотрела в лежащую перед ней тетрадь, - наш бывший
посол в Париже, мистер Ливингстон, получил от сената штата Нью-Йорк права на развитие
пароходства на реке Гудзон. Я настолько уверена в вашем успехе, мистер Фултон, что приобрела
акции компании, - она улыбнулась, - теперь вы просто обязаны передо мной отчитаться, как это
положено в деловом мире. И пустить меня на пароход.
-Женщинам вход на верфи запрещен, - развел руками Фултон. «Но я вам все расскажу, конечно».
-А, - только и сказала она, приподняв бровь.
А потом Фултон забрал у нее ящик с гвоздями и сердитым шепотом спросил: «Вы что тут
делаете?».
-Подношу материалы строителям, - удивилась Констанца. Он, вдохнув легкий запах цитрона, вдруг
улыбнулся.
-Не волнуйтесь, мистер Фултон, - Констанца потянула ящик к себе, - я была чесальщицей, ткачом,
стеклодувом, работала на табачной плантации, лила сталь, толкала вагонетки с углем…, Так что
гвозди я могу отнести, - она пошла дальше и Фултон спросил: «Но зачем?»
-Я предпочитаю все видеть собственными глазами, - бросила она через плечо.
Они поднялись по трапу. Констанца, осматривая палубу с рубкой и двумя мачтами, усмехнулась:
«Это на случай, если паровая машина сломается».
Фултон почесал в темноволосой, чуть седеющей голове и весело ответил: «Если ветер хороший -
незачем расходовать уголь. Я хочу добиться скорости в пять миль в час, при использовании только
паровой машины».
-До Олбани можно будет добраться чуть больше, чем за сутки,- присвистнула Констанца, - вместо
трех, и это при попутном ветре. Очередь за билетами по всему Нью-Йорку протянется. Длина
судна, - она прищурилась, - сто пятьдесят футов, ширина - шестнадцать.
-Верно, - одобрительно заметил Фултон. «У вас хороший глаз. Осадка семь футов, для реки этого
