не хочется улетать отсюда в следующем году. Шоу должно продолжаться.
Франц потянулся было к пистолету, но упал с прожжённым отверстием во лбу. Мурцатто тоже пришлось замарать руки, — застрелила сначала одного, а потом и второго охранника, которые забежали внутрь, услышав шипение лазера и крики о помощи.
За годы службы в Classis Libera пора бы и привыкнуть, но ощущения не из приятных. Мурцатто улыбалась этим людям, беседовала с ними, вместе преодолевала тяготы и лишения, чтобы, в конце концов, забрать самое дорогое.
Да, жизнь отличалась от приключенческих романов как ночь ото дня.
Мурцатто осталась стоять у входной двери, но всё-таки бросила взгляд туда, где раньше трудились офицеры Филежской армии. Теперь лучшие тактики и стратеги мятежной республики лежали вповалку один на другом, а карты горели после лихорадочной стрельбы. Только вокс-оператор остался в живых. Над ним и навис Георг.
— Вот тебе частота, приятель, — проговорил капитан, протягивая бумажку. — Настучи морзянкой: "Условия сделки выполнены".
Вокс-оператор поколебался, и капитан сунул ему под нос раскалённый ствол лазерного пистолета. Вокс-оператор простонал, дёрнулся и принялся передавать сообщение.
Кто-то сражался за мир, а Георг Хокберг сражался за деньги. И до поры до времени ему сопутствовал успех.
5
Разорённый город-улей. Руины от края до края. Сквозь прорехи верхнего уровня пробивались редкие лучи тусклого солнца, текли ручьи из прорванных труб, падали искры и пепел, застилая мёртвые тела и обломки военной техники грязно-белой пеленой.
Рыночная площадь, на которой наёмники Хокберга разбили лагерь, ничем от печальной картины вокруг выгодно не отличалась. Множество шатров повалено, некоторые полыхали, другие чадили. На дорожках меж шатров в кровавых лужах застыли тела. Много. Очень много.
Некому было их убирать. В этот миг шла отчаянная борьба за тех, у кого ещё оставался шанс выжить.
Мурцатто стояла у выхода походного госпиталя и курила. Руки по локоть в крови, но не потому, что Мурцатто только что колола и рубила неприятеля. На самом деле она помогала медикам: перевязывала раненых, ассистировала хирургам. Попробуй тут не закурить, — достаточно один раз поприсутствовать при ампутации без наркоза и только лишь с амасеком вместо обезболивающего, чтобы пожелать и выпить чего покрепче, а то и вколоть.
Враг — капитул Стальных Исповедников — провёл рейд по тылам компании. Потерял и своих бойцов тоже, но нанёс очень даже чувствительный, может быть, смертельный удар, — станет ясно после первых оценок.
Неподалёку как раз догорал сбитый скоролёт десантников. Он выходил из боя, когда огненный луч термальной пушки расплавил и крылья, и двигатели. Покорёженная кабина ещё дымилась, а рядом с ней застыло то, что осталось от пилота.
Совсем ещё юноша, если так, конечно, можно говорить о модифицированных суперсолдатах, которые даже без силовых доспехов выглядели очень внушительно. На чистом бледном лице ни шрама, зато ниже груди ничего не осталось. Казавшиеся такими милыми скутумские свинопсы погрузили свои тупые рыльца в кашу разорванных внутренностей. Желание завести себе такую же зверушку отпало.
— Слушай, а какого чёрта они по девкам-то стреляли? Мы что? Им как-то угрожали?
Надин, бордель-маман, тоже вышла перекурить после нескольких часов борьбы за жизни раненых наёмников и нонкомбатантов.
Мурцатто выпустила облачко дыма и отозвалась хрипло:
— Нет. Просто они людей не видели. Так… яркие пятна в тепловизоре, которые должны погаснуть. Мишени.
— Блядь. Вот вам и Ангелы Его. О чём ещё пиздели церковники?
Мурцатто пожала плечами. Какая разница-то? Лучше быть на стороне космических десантников, а не сражаться против них.
— И что теперь? — спросила Надин.
— Да хуй его знает, — отозвалась Мурцатто. — С каждым днём всё хуже. А ведь начиналось совсем неплохо!
Она докурила, бросила окурок к ногам, растёрла сапогом.
— Короче… я уже ничего не понимаю, — продолжала Мурцатто. — По-хорошему, если выберемся со Скутума, нужно бежать куда глаза глядят. Капитану крышка. Он всегда кичился силой, что всё по плечу, но на этот раз откусил больше, чем смог проглотить. Ну… он всегда был жадным, не мне тебе рассказывать.
— Неужели всё так плохо? Мужики-то говорят, немного их осталось.
— А нас много? Да и вообще… не понимаешь что ли? Столкновения с инквизицией и этими ублюдками, — Мурцатто указала на разорванный труп, — нам никто не простит, даже если осада закончится переговорами, а не поражением.
— Дерьмо.
— Последние годы я всё раздумывала о том, чтобы начать сначала. Ну, знаешь… вернуться на родину, найти себе кого-нибудь, пусть даже не принца на белом коне, родить, пока не поздно. И, похоже, жизнь сама к этому подталкивает.
Надин усмехнулась и спросила:
— Думаешь, сможешь? Некоторые с ума сходят на гражданке.
— Конечно, смогу. Я просто другого выхода не вижу.
Надин докурила и свою сигарету тоже, и женщины вернулись в госпиталь, — не все раненые бедолаги получили необходимую помощь.
6
На званом вечере семьи Форте Мурцатто блистала, и о кровавом прошлом напоминал только длинный рубец от ожога чуть ниже правого плеча, — стреляли в Георга, но зацепили кого угодно, но только не его.
Мурцатто не стала скрывать отметину, так как по идеальной картинке взгляд скользит, а на изъянах, напротив, взгляд останавливается.
Но даже без безобразного шрама на алебастровой коже у Мурцатто было чем удивить высший свет Стирии.
Волосы собраны в высокий хвост, украшены золотыми цепочками. Из ювелирных украшений, кроме цепочек, ещё и крупные серьги, сделанные из золотых монет, чокер и перстни. Платье чёрное длинное с открытыми плечами и спиной, но всё в рамках приличия. На руках оперные перчатки до локтей, на ногах туфли на высоком каблуке, из-за чего и без того высокая Мурцатто стала выглядеть совсем монументально.
Мурцатто пришла на вечер без компаньона, не зная никого, кто бы мог её представить хозяевам, и даже по приглашению не на своё имя, а на имя Фабианы Каппони. Никого убивать и обманывать не пришлось, — Фабиана сама передала приглашение Мурцатто, так как видеть не хотела главу семейства Форте, как бы он ни старался загладить перед ней свою вину.
Мурцатто взяла у официанта бокал с шампанским, а потом перемещалась от одной картины к другой, отмечая про себя, кому же она принадлежала раньше.
Тридцатилетняя Смута перетасовала карты: тот, кто был всем, стал никем, кто-то из грязи пробился в князи. Семья Форте же как считалась далеко не самой влиятельной на Стирии, так и осталась ею. Ну,
