ведомый мальчик.
Я хотел ответить полупряничному созданию всё и даже сверх того, но вихрь увлёк. Мы заскользили по внезапно наклонному полу, прямо в маленькую пряничную дверь. Она росла на глазах и спустя минуту поглотила нас и окружила тёплой тьмой. Темнота пахла приятно — цедрой и ванилью… Бессмысленно противиться подобному, ведь вкусно.
XXVIII
Я только память их, могильный камень, сад.
… Ребёнок, рождённый в «колокольные» часы: три, шесть, девять, двенадцать, — когда бьёт церковный колокол, будет обладать тайновидением. Против него бессильны ковы[167] ведьм. Всяческие же козни, как, например, приворот, на него не подействуют, — так считает Альманах, и нету повода с ним спорить.
… Ветер не успокаивался и утянул нас из квартиры прочь — не оставляя прав и времени на пререкания и увёртки. Мы пролетели, кувыркаясь словно в потоке воды, не очень далеко и…
Мы, я и сова Стикса — полупряничная птица, проделав неизвестный путь сквозь явный морок, оказались тремя этажами ниже, чуть наискосок — прямо на гамелинской кухне. На полу. Очень чистом, тёмно-вишнёвого цвета.
Напротив меня и выше — у плиты, спиной к нам стояла Эмма. В чём-то сером, словно сплетенном из макраме, Гамелина самая старшая. Стояла и совершенно даже не дрогнула, словно привыкла, что из ниоткуда, ветру вслед, валятся к ним подростки и совы.
«Главное — не натворить тут чары, они учуют, огорчатся…» — вдруг спохватился я. Словно вспомнил давнее. Запоздало опасливо…
— Здрасьте, тётя Эмма, — сказал я и встал на ноги. Произошла несколько неловкая пауза. Я поправил половичок. — А как у вас в квартиру проходит газ? — спросил я. — Шёл… к вам и трубу не заметил — даже странно.
— Вечер добрый, Саша, — сказала Эмма и что-то закрыла — ёмкое. Будто сундук. Захлопнула это со скрипом и стуком. Ветер перестал. Эмма повернулась к нам. Удивлённой она не выглядела, скорее безразличной, и оказалась вовсе не в макраме, а в юбке и свитере.
— У нас труба с улицы, — сказала она. — Сквозь внешнюю стену. Жёлтая.
— Ага… — сказал я. А сова Стикса кашлянула.
— Заканчиваю на стол накрывать, — вела дальше невозмутимая Эмма, — будешь с нами кофе? Или ты без настроения?
— Да как-то с пустыми руками, — заоправдывался я. — Хотя вот! — И я посадил Стиксу на спинку стула. — У меня есть говорящая сова! Пряник к кофе!
— А у меня пепельница-ёжик, — подержала идею Эмма. — С кого начнём?
— О чём говорить с пепельницами, — ответил я. — Там один дым в голове. Вот сова — совсем другое дело, — сказал я. — Сплошной слух! А иногда как скажет!..
— Наверное, — ровным тоном заметила Эмма, — сними плащ. Будет гораздо удобнее. Можешь руки вымыть…
Я всё так и сделал. Вымыл руки земляничным мылом. Не все чары оттёрлись, правда, но многие…
— Угощайся, Саша, — радушно сказала Эмма. — И не выдумывай.
— Как пойдёт, но постараюсь, — ответил я и взял кусок пирога. — Кислинка! — обрадовался я, откусив изрядно и упиваясь кофеем. — Люблю, когда сладость с кислинкой.
— Ну, — заметила Эмма и улыбнулась как-то прохладно. — Видишь, я тоже постаралась. Есть время послушать твою сову.
— Кхм… — ответила полупряничная птица. — Скажу, что знаю…
— И ни слова больше, — вставил я и чуть не подавился.
— Некая девица жила недалеко от моря, — начала своё Стикса. — И забыла страх… — Сова стрельнула глазом куда-то в сторону задумчивой Эммы и повторила. — Забыла страх, так хотела золота. Прежде всего. Были у неё и остальные желанья… Но немного.
— Хм… — бесцветно заметила Эмма. — Кто бы осудил.
— Не очень хотела детей, — милым голосом продолжала своё рассказчица. — Но не отказывалась от мужчин, а особенно — от монет. Конечно же, обратилась к колдовству, и было ей сказано, что детей у неё должно быть трое. Тогда девица пошла, взяла три камня, не совсем обычных к тому же. Камням она нарекла имена. Двум. И выбросила прочь. Один камень остался у неё в знак того, что уж один-тo ребёнок ей по силам. Но не трое — ведь другие камни она выбросила безоглядно. Tак-то. Вскоре пришел богатый вдовец из усадьбы Довхольм. Состоялась свадьба, весьма пышная. Но следует сказать. что хозяин недолго радовался молодой жене — через год с половиной он умер, оставив вдову в интересном положении. Очень интересном. В положенный срок она разродилась мальчиком. Было решено назвать его Петером. Это значит «камень», помимо всего иного. Ну, решила она, что бояться ей теперь нечего, и жизнь пошла своим чередом. Но однажды вечером во время прогулки она заметила, что не отбрасывает тени… Не только она это заметила, но и ребёнок, невинное дитя. Хозяйский сын — Петер.
Случилось вдруг, что на город напали люди с моря — из тех, что торгуют живым товаром. Разбойники напали, и были похищены дети — на продажу в далёкие земли. В числе похищенных было и дитя хозяйки Довхольма… Ребёнок и челядинцы были схвачены во время утрени, в часовне — куда ходили господа и слуги с ближних мыз. Вдова заперлась в своём имении, где и предалась печали, но, может быть, и нет… Говорили разное…
Спустя годы в город пришла хворь. Многие жители умерли, многие — бежали. Все боялись, и никто не знал, как остановить мор. И тогда в город явилась дама, в которой многие узнали хозяйку Довхольма, и она знала, как победить напасть.
Она указала, что спасти может только жертва: нужно было закопать в землю живое существо. Горожане были в отчаянии, потому совету вняли. Закопан был живой петух, но болезнь продолжала свирепствовать. Тогда похоронили живьём свинью, но и это не помогло. Ничего не оставалось, кроме как принести в жертву человека.
Тут кстати случилась буря. Море бесилось, считайте, сутки, и поутру горожане нашли на берегу полумёртвого юношу-моряка, привязанного к обломку мачты. Были люди, отвязавшие бедолагу. Случились и те, кто подхватили парусину с полубесчувственным парнем за четыре угла и опустили в заранее вырытую могилу. А уж бросать лопатами комья земли на несчастного принялись сразу все. Моряк очнулся, умолял их прекратить, но в ответ они всё продолжали и продолжали кидать землю. Вскоре дело было сделано: морское подарение похоронили заживо.
После бури ветер переменился, и болезнь отступила. Но некоторые утверждали, что слышали доносящиеся из-под земли крики: похороненный был беспокоен, обвинял горожан в жестокости и грозил позвать дьявола или матушку.
— Затянутое вступление, — ласково сказала Эмма.
Сова глянула на неё памятливо.
— И до того стало беспокоить всех привидение, что люди вновь
