деревнях, уважал Махеша Капура за то, что он вышел из состава Конгресса одновременно с Кидваем. Как и многие другие, он солидаризировался также с навабом-сахибом.
Однако теперь, сказал он Махешу Капуру, все люди доброй воли должны поддерживать Конгресс. Неру крепко взял власть в свои руки, считал он, а при нем люди чувствуют себя более уверенно, чем при ком-либо другом. Когда Ман сообщил ему, что его отец подумывает о том, не баллотироваться ли ему от округа Салимпур-Байтар, Бабá одобрил эту идею.
– Но постарайтесь выступить от партии Конгресс. Мусульмане, как и чамары, будут голосовать за Неру, а как остальные – неизвестно. Все будет зависеть от развития событий и от того, как вы будете вести предвыборную кампанию. Ситуация очень нестабильная.
Эту фразу Махеш Капур слышал, читал и произносил еще много раз в последующие дни.
Брамины и представители касты банья приходили по отдельности повидаться с Махешем Капуром, сидевшем на чарпое под нимовым деревом около дома отца Рашида.
Особенно заискивал перед ним Мячик. Он пожаловался Махешу, что Бабá срывает план отмены помещичьего землевладения, насильно сгоняя арендаторов с земли (но не признался при этом, что делает то же самое), и предложил свои услуги в качестве доверенного лица, если Махеш Капур выставит свою кандидатуру от их округа. Махеш Капур, однако, воздержался от каких-либо обещаний. Предприимчивый Мячик с его интригами не внушал ему доверия. Махеш Капур осознал, что браминов в Дебарии очень мало, в окружающих деревнях еще меньше, а в Сагале нет совсем и что самым значительным лицом в деревне является убеленный сединами, но энергичный Бабá. Он, конечно, не мог одобрить выселение арендаторов, но старался не затрагивать вопрос об их невзгодах. Трудно обвинять в чем-то человека, у которого ты в гостях, особенно если надеешься на его помощь в ближайшем будущем.
За чаем и шербетом Бабá задал Махешу ряд вопросов:
– Как долго вы собираетесь удостаивать нас чести лицезреть вас?
– Мне надо будет уехать вечером.
– Как?! И вы не останетесь на Бакр-Ид?
– Не могу. Я обещал быть в Салимпуре. А если пойдет дождь, то джип, боюсь, застрянет здесь надолго. Но Ман останется с вами на Бакр-Ид.
Не было необходимости объяснять, что в случае, если он будет баллотироваться от этого округа, Салимпур, как подокружной центр с большим числом жителей, имеет первостепенное значение; и если он проведет там Бакр-Ид, это существенно повысит его шансы на успех. Ман говорил ему, что горожане одобряют его позицию в религиозных вопросах.
Лишь один человек испытывал смешанные чувства в связи с визитом Махеша Капура – молодой Нетаджи. Услыхав, что Махеш Капур приехал в деревню, он тут же оседлал свой «Харли Дэвидсон» и примчался из Салимпура в Дебарию. Недавно его прокатили при выдвижении кандидатов в окружной комитет Конгресса, и он понимал, что ему предоставляется редчайшая возможность лично познакомиться с большим человеком, пользующимся влиянием. Сколько бы претендентов на его благосклонность ни было, Нетаджи надеялся получить и свою долю. Правда, большой человек был теперь не могущественным министром по доходам и сборам, а просто шри Махешем Капуром и членом Законодательного собрания; вместо Конгресса он вступил в партию с трудно запоминающимся названием и неопределенным будущим, которую уже разрывали споры по поводу того, не ликвидироваться ли ей. А пронырливый Нетаджи, всегда стремившийся быть в курсе событий и державший нос по ветру, имел неопровержимое свидетельство того, что сила и влияние Махеша Капура слабеют. Он знал об успехах Джхи в подокруге Рудхия, где у Махеша Капура были владения, и с глубоким удовлетворением воспринял известие о переводе на другую работу высокомерного англомана, бывшего главу подокружной администрации, который так пренебрежительно обошелся с ним на салимпурском перроне.
Махеш Капур прошелся по деревне вместе с Маном и Бабóй, а также втершимся в их компанию Нетаджи. Махеш, казалось, пребывал в отличном настроении, – возможно, этому способствовал временный отдых от обстановки в Прем-Нивасе, или свежий деревенский воздух, или пение Маджида Хана, или тот факт, что в данном округе у него открывалась перспектива дальнейшей политической деятельности. За ними тянулась разношерстная толпа деревенских ребятишек. Один из них тащил за собой по грязи небольшого черного козла с маленькими, выставленными вперед рогами, густыми черными бровями и желтыми глазами, смотревшими снисходительно и скептически. Козел непрерывно блеял. Повсюду Мана приветствовали по-дружески, а его отца – с почтением.
Небо над Дебарией и Сагалом – как и почти над всей долиной Ганга – затянуло тучами, и люди боялись, что на следующий день польет дождь и испортит им праздник. Махеш Капур избегал разговоров на политические темы, оставляя их на предстоящую предвыборную кампанию, а пока просто хотел познакомиться с будущим электоратом. Он делал все полагающиеся вежливые жесты – намасте, адаб и прочие, – пил чай и вел ничего не значащие беседы.
– Сагал мне тоже надо посетить? – спросил он Бабý.
Тот, задумавшись на секунду, ответил:
– Нет, не стоит. Слухи сделают все, что надо.
Наконец, обойдя всю деревню, Махеш Капур уехал, поблагодарив Бабý и заметив Ману:
– Возможно, вы с Бхаскаром и правы. А ты, хотя и не успел выучить урду, провел здесь время не впустую.
Ман не мог вспомнить, когда отец в последний раз хвалил его. Он был несказанно удивлен и так тронут, что на глазах у него даже появились две слезинки.
Махеш Капур сделал вид, что не замечает их, кивнул, посмотрел на небо и сделал рукой общий прощальный жест.
Джип, хлюпая по лужам, двинулся в город.
14.22
Ман спал на веранде, потому что мог пойти дождь. Проснулся он поздно. Бабá был рядом, но не хмурился и не спрашивал сердито, почему Ман пропустил утреннюю молитву, а вместо этого сказал:
– Я вижу, ты проснулся. В идгу[131] пойдешь?
– Конечно. Почему бы нет?
– Тогда тебе надо быстро собираться, – сказал Бабá, похлопав по спине тучного черного козла, задумчиво щипавшего траву около дерева.
Остальные члены семьи уже ушли, и Бабá с Маном шагали вдвоем по полям, простиравшимся между Дебарией и Сагалом. Идга находилась в Сагале и занимала часть школы около озера. Небо по-прежнему закрывали тучи, но они были подсвечены снизу, и рисовые посадки сверкали изумрудной зеленью. На затопленном поле плавали утки, вылавливавшие червей и насекомых среди всходов. Все было свежим и действовало освежающе.
Со всех сторон к идге стекались мужчины, женщины и дети. Все были одеты по-праздничному – либо в новой одежде, либо, если не могли приобрести ее, в старой, но безукоризненно чистой и свежевыглаженной. Тут собрались жители не только Дебарии
