class="p1">На том месте, где в старину было Козье болото, творил суд над своим народом Ромул. И вот исчезло солнце, небо закрыли тучи, и хлынул ливень. С одной стороны загремел гром, с другой — молния расколола небосвод. Каждый искал убежища, и среди общей тревоги царь вознесся на небо на боевой колеснице своего отца Марса.
Когда обнаружили исчезновение Ромула, все опечалились.
Чуть было не обвинили народных старейшин в убийстве. Это мнение совсем было взяло верх, ибо они перед исчезновением царя обступали его, творившего суд.
Но случилось так, что как раз над Альба-Лонгой проходил Прокул Юлий. Это было в ночное время, при ярко светившей луне, так что не были нужны факелы. Внезапно возле него возникло движение, слева задрожала изгородь. Он в страхе отступил, и волосы у него стали дыбом на голове, а на дороге перед ним появился выше человеческого роста, одетый в роскошную тогу с пурпурной каймой Ромул, который сказал так:
— Удержи граждан Рима, квиритов, от печали, не оскорбляйте слезами моей божественной сущности. Пусть лучше приносят фимиам, и пусть благочестивая толпа возносит молитвы новому божеству, Квирину, созданию моего отца. Продолжайте упорно воевать.
Так приказал взятый на небо Ромул, под именем Квирина ставший божеством. Прокул Юлий собрал народ и повторил ему слова повеления. Новому богу построили храм и ежегодно 17 февраля стали справлять праздник в честь него. Один из римских холмов, на северо-западном склоне которого стоял храм Квирина, называется также холмом Квирина — Collis Quirinalis[78].
Восточные боги на Западе
Основываясь на предании о сохранении Римом спасенных Энеем Пенатов, римляне видели в своем городе новый Илион. Как признанные потомки троянцев, они считали своим благочестивым долгом восстановление Илиона и хотели, чтобы разрушенный город возродился вновь, как Феникс, чудесная восточная птица, возрождающаяся из пепла.
Вера в свое троянское происхождение побуждала римлян прежде всего к государственному признанию восточных богов. Сивиллины книги во время Второй пунической войны поставили победу римлян в зависимость от принятия малоазийской богини Ма, или Кибелы. Этой богине, которую называли Великой Матерью — Magna Mater, или «Матерью богов», и которую отождествляли с греческой Реей, женой Крона (у римлян — Сатурн), поклонялись на горе Иде. С разрешения пергамского царя Аттала из Пессинунта был привезен огромный черный камень, с которым связывали присутствие богини. В ее честь был установлен праздник с состязаниями и выстроен храм. В этом случае троянская романтика заставила римлян принять восточную богиню до некоторой степени под предлогом благочестия. В то же время государственная религия Рима стала защищаться против других восточных богов, ссылаясь на необходимость сохранения в чистоте обычая предков (mos maiorum). Римлянам, высоко ценившим чувство меры, свойственное древней религии, культ Кибелы был особенно антипатичен своим экстатическим ритуалом так называемых галлов (gallus) — жрецов, оплакивающих любимца богини — Аттиса. Однако с расширением границ Римской мировой империи такая защита недолго могла препятствовать проникновению в римскую религию элементов восточных религий. Императорское время Муниций Феликс охарактеризовал следующим образом: каждый народ почитает собственных богов: элевсинцы — Цереру, фригийцы — Великую Мать, эпидавряне — Эскулапа, халдеи — Ваала, сирийцы — Астарту, тавры — Диану, галлы — Меркурия. Рим же чтит богов всего мира. Уже греки классического периода знали об Аммоне, находящемся в одном из оазисов пустыни. Египетского бога-прорицателя они отождествляли с самим Зевсом (Зевс, или Юпитер-Аммон). Типичным примером синкретизма, обобщения двух различных религиозных систем, слияния их элементов может служить египетско-греческий культ Сараписа в Александрии. Религиозные идеи эллинизма облегчили проникновение в Рим восточных богов. Особенно много в Риме было почитателей египетской богини Изиды, жены Озириса и матери Гора.
Главным образом воины-наемники иностранного происхождения распространяли повсюду своих богов, иногда же, как, например, в случае с богом города Долиха в Коммагене, Юпитером Долихенским (Juppiter Dolichenus), — под именем римских богов. Такое «римское понимание» варварских богов называлось interpretatio Romana. Сирийские воины распространили культ богини Атаргатис (Atar-gatis), которую называли сирийской богиней (Dea Syria). Наемники, происходившие из Коммагены, расположенной вблизи Персии, или расквартированные там, принесли в Рим культ бога Солнца — Митры. Один из храмов Митры находился в Аквинкуме, в окрестностях Старой Буды (Обуды). Также под персидским влиянием было объявлено божеством Время, символом которого была змея, кусающая свой собственный хвост, чем выражался характер этого божества — постоянно повторяющиеся циклы. Персидский бог Зрван почитался под греческим именем Эон (Aion) и под латинским — Эвум (Aevum), его часто отождествляли с Кроном-Сатурном. Известно, что Сатурн считался богом золотого века; представление о времени, получившее выражение в культе Эона, в ту эпоху в значительной степени усиливало ожидания возвращения счастливого века Сатурна, сильно распространенные в то время. В этом сказывалось и еврейское влияние, которое проникло главным образом благодаря псевдосивиллиным книгам, заключавшим в себе написанные греческим гекзаметром пророчества о наступлении времени «пришествия Мессии». Вероятно, ожиданиям века Сатурна способствовало и название в римском календаре субботы днем Сатурна, так что век Сатурна можно было легко отождествлять с представлением о «вечной субботе».
Так пополнился новыми восточными элементами миф о золотом веке, заимствованный греками с Востока еще в архаический период. Римляне же по праву считали этот миф греческим преданием, восходящим к Гесиоду. В период гражданских войн и после них угнетенные слои рабовладельческого общества, а также многие представители господствующего класса, чувствовавшие непрочность своей власти, находили утешение в этом мифе, обновленном восточными заимствованиями. Гесиод со своей крестьянской рассудительностью понимал, что время, в которое он живет, — это жестокий железный век и у людей много горя, но вместе с горем боги дают и блага. Полный упадок, самая низшая ступень моральной распущенности у Гесиода выступают лишь как предвестие будущего; он считает также чудесным знамением будущего, например, то, что люди могут рождаться с седыми волосами. Окончательное падение человечества у Гесиода — это признак того, что век, в котором он живет, приближается к концу и будет сменен другим, как когда-то век золотой был сменен серебряным. Римский поэт эпохи мирового господства Рима Овидий в начале империи в своем веке видел выражение полного упадка и воплощение зла. Он не разделял надежд тех современных ему поэтов, которые провозглашали близкое наступление нового золотого века. Хотя Гесиод и признавал возможность возвращения к изначальному счастью, он со вздохом говорил о настоящем (железном веке). По его мнению, вряд ли стоило в это время жить. Лучше было бы или раньше умереть, или позже родиться. В последний период гражданских войн и в период принципата Августа многие утешали себя верой
