Гор, воспитывался в Буто. Когда Изида отправилась в путь, чтобы навестить ребенка, она куда-то спрятала ларь. Тифон же, который днем и ночью следил за ней, при лунном свете нашел его. Он узнал тело Озириса, рассек его на четырнадцать частей, разбросав их в разные стороны.
Узнав об этом, Изида в челне из папируса через тростники снова отправилась на поиски Озириса. Благочестивое предание насчитывает на египетской земле несколько могил Озириса. Может быть, Изида насыпала могильный холм там, где она находила какую-либо часть тела Озириса, а может быть, она сделала несколько его подобий, отдав каждое из них различным городам. Сделала она это, с одной стороны, для того, чтобы как можно больше городов почитало Озириса, а с другой стороны, чтобы запутать Тифона на случай, если он когда-либо победит Гора и захочет найти настоящую могилу Озириса.
Впоследствии Озирис явился из подземного мира, чтобы подготовить своего сына Гора к борьбе с Тифоном. Прежде всего он спросил у него, что он считает самым благородным делом. На это Гор ответил:
— Добиться успокоения для моего отца и моей матери, несправедливо пострадавших.
Второй вопрос был:
— Какое из животных может принести наибольшую пользу тому, кто идет на войну?
— Конь, — ответил Гор.
Удивился Озирис, почему сын не назвал льва, но Гор разъяснил, что лев может принести пользу тому, кто нуждается в его помощи, а конь хорош тем, что благодаря ему человек догоняет и уничтожает врага. Услышав это, обрадовался Озирис, ибо понял, что Гор уже в должной степени подготовлен к борьбе.
На сторону Гора перешли несколько человек, в том числе и подруга Тифона Туэрис, которую Гор спас однажды от преследования змеи. Борьба с Тифоном продолжалась несколько дней, и наконец Гор победил. Но Изида, которой сын передал связанного Тифона, не убила его, а, развязав, отпустила. Так что Гору пришлось еще два раза бороться против Тифона[80].
Пещера Айона
Где-то далеко-далеко, в таком отдалении, какого мы не можем представить, да и представление богов едва ли может достигнуть этой дали, есть одна скрытая пещера. Это — жилище суровой матери годов, неизмеримого Времени, которое из своих могучих недр щедро посылает века, ожидая их обратно. Всю пещеру обвила кругом губительная своей божественной силой змея. Чешуя ее мерцает зеленоватым блеском, в пасти она держит свой хвост; безмолвно извиваясь, она ведет счет каждому новому возникновению жизни.
В дверях, при входе в пещеру сидит и охраняет вход женщина, очень пожилая, благородного вида. Это природа. Души, порхающие вокруг, льнут к ней. Почтенный старец отмечает непреходящие законы, он рассчитывает путь звезд, определяет путь человеческой жизни и устанавливает для каждого неизменный срок, кому сколько жить и когда умереть. Он следит за тем, что дает миру неопределенный путь Марса и твердо установленный ход Юпитера, что предвещает путь быстро движущейся Луны и трудная дорога Сатурна, а также движение богини Киферы Венеры по ее сверкающей орбите и путь килленского Меркурия, спутника Феба.
На пороге этой пещеры стоит Феб-Аполлон, блистающее Солнце. Владычица Природа идет вперед него, а старец склоняет свою седую голову перед его гордыми лучами. Распахиваются тяжелые створки дверей, раскрывается глубокое святилище, обнаруживая местонахождение Времени со всеми его тайнами. Здесь помещаются века, каждый из которых имеет свой металл: там толпятся годы медного века, здесь — суровый железный век, а вон там — отливающий белизной серебряный век. В отдельных углах дворца, едва касаясь земли, стоят золотые годы, словно какое-то золотое стадо. Из него выбирает Солнце самый прекрасный год, чтобы от имени Стилихона — военного вождя, избранного консулом, — получил он свое имя. Затем Солнце (Феб) приказывает, чтобы все стадо следовало за этим годом, и говорит им всем:
— Вот здесь стоит консул, по желанию которого мы откладывали до сих пор появление золотого века. Теперь же идите, годы, в которые уже давно верят смертные. Несите с собой благородные силы, чтобы снова расцветали человеческие способности. Веселите вином сердца, щедро рассыпайте зерно. Пусть Змея между двух Медведей не дышит морозом, шипя, а Медведь пусть не нагоняет безмерную стужу. Пусть месяц Льва не пышет в ярости огнем, а месяц Рака не приходит с уничтожающей засухой. Водолей же пусть не посылает так расточительно дождь, чтобы не мокли семена в земле. С розовых рогов златорунного Овна пусть проливается на землю плодородная весна, и не бьет градом налившиеся маслины Скорпион. Пусть помогает осенним росткам Дева, а созвездие Пса тише лает на отяжелевшие виноградники.
Сказал это Феб-Солнце и пошел с блестящим снопом лучей к садам, уже окропленным росой, в долину, которую окружает огненный ручей, туда, где пасутся кони Феба. Свои длинные волосы и гриву коня Феб украсил благоуханными венками: с одной стороны Люцифер, а с другой — Аврора украшают его кудри. Золотой год улыбается около его вожжей, издалека указывая ими консула.
Повернулся полюс мира, и в начале пути звезды написали в небесном календаре имя Стилихона[81].
Миф и сказка
После поэтов золотого периода римской литературы, века Августа, классическая мифология, опирающаяся на живое предание, остающееся во всей его изменчивости верным себе, выступает перед нами уже только в исключительных случаях. Сначала общий кризис рабовладельческого общества поколебал основы того отношения к действительности, того признания величия человека, которые нашли выражение в мифах. А затем церковь объявила войну — номинально «языческим богам», а в действительности — свободе человеческого сознания и любви к жизни. Но продолжают жить как самые выразительные образы, поистине принадлежащие сокровищнице всех европейских языков, такие выражения, как «титаническая борьба», «борьба гигантов», «муки Тантала», «сизифов труд» и т. д. Такое естественное применение мифологических образов сложилось уже у поэтов и ораторов поздней Античности.
Но для дальнейшего существования мифов имеется еще одна возможность. В эпоху Средневековья в ходе развития европейского общества исчезло мифологическое отношение к природе, характерное для греческого искусства. Такое отношение исчезло вовсе не вследствие действительного господства человека над силами природы, а вследствие того, что потребовалось безусловное признание чудес, заменивших мифологическое восприятие законов природы. Кроме того, церковь своей строгой регламентацией положила предел свободному использованию в литературе и искусстве сокровищницы образов и представлений, мифологических по своему происхождению, тогда как античные религиозные институты допускали это по отношению к поэтам и художникам, развивавшим далее мифологию. Следовательно, миф мог продолжать свое скрытое существование лишь в областях, слабее контролируемых церковью, прежде всего в народной сказке, затем в легендах, лишь внешне перекрасивших мифологические предания с введением христианства. Нередко
