с делом Кастнера (Глава XIV. Кризис израильской демократии, ч. IV). Шарет оставался на своем посту, временно исполняя свои обязанности, поскольку правительство пало всего лишь за месяц до уже назначенной даты новых выборов в кнесет третьего созыва. Однако после выборов Бен-Гурион взял бразды правления в свои руки, возглавив кабинет, где большинство составляли представители партии Мапай. По прошествии трех месяцев изнурительных переговоров была сформирована новая коалиция; места ушедших министров от партии Общих сионистов заняли представители партий Мапам и Ахдут га-авода. К этому времени всем уже было очевидно, что такого рода коалиционная система, с ее перетасовкой министерских постов, с ее фракционными союзами и раздорами, никак не может считаться идеальной для страны, страдающей от серьезных проблем в области экономики и безопасности.
Следует, однако, заметить, что парламентская ситуация в целом не была абсолютно беспросветной. Мапай по-прежнему оставалась неизменной основой правительственной коалиции, удерживая за собой ключевые министерские посты. Новые имена в кабинете появлялись нечасто, и им доставались менее важные сферы деятельности. Бен-Гурион все это время — вплоть до 1960-х — оставался премьер-министром, за вычетом 22-месячного периода добровольного отхода от дел, и это, разумеется, способствовало сохранению определенной преемственности правительственной политики. Более того, надо отметить, что израильская демократическая система в целом функционировала практически без сбоев, пусть даже это не всегда было очевидным для стороннего наблюдателя. Избирательные кампании проходили живо и энергично, и население в целом проявляло к ним немалый интерес; процент явки избирателей на участки был довольно высок. Факты коррупции в ходе избирательной кампании были почти неизвестны, не говоря уже о случаях запугивания или шантажа; беспорядков в дни голосования фактически не наблюдалось, как не бывало и подтасовок при подсчете голосов. Даже система пропорционального представительства имела свои достоинства, точно отражая все оттенки фракционных мнений. Если бы в стране существовала система абсолютного большинства, подобная английской или американской, то, даже набрав 49,9 % голосов на каждом избирательном участке, вторая по значимости из двух ведущих партий могла бы все равно не получить ни одного места в кнесете.
И все-таки вряд ли кто-либо мог бы усомниться в том, что недостатки израильской парламентской системы, если рассматривать положение дел в долгосрочной перспективе, все же перевешивают ее достоинства. Жители конкретных городов или районов лишены возможности голосовать за конкретного кандидата, и не существует члена кнесета, который представлял бы их интересы в связи с проблемами местного характера. Сами члены кнесета в ходе своей законодательной деятельности руководствуются практически исключительно мнениями и решениями центрального комитета своей партии, причем отклонение от партийной линии грозит исключением из партийного списка кандидатов на членство в кнесете следующего созыва. Несомненно также, что пропорциональное представительство ведет к дроблению национального электората. Малые партии успешно занимаются шантажом, вымогая у крупных партий уступки в обмен на свои голоса. Впрочем, такое положение могло бы быть терпимым, если бы только избиратели представляли себе заранее, что именно они получат в конечном итоге. Однако, как отмечал Бен-Гурион, “те, кто голосует за Мапай, не знают заранее, кого мне придется пригласить в коалицию и на какие уступки мне, тем самым, придется пойти”.
Ко всему прочему, коалиционная система не гарантирует создания эффективной администрации. Нередки случаи, когда министр от партии-победителя получает в качестве своих заместителей депутатов от другой партии (или даже партий) и не испытывает никакого желания передавать им часть своих полномочий, превосходно зная, что они на деле являются противниками его курса и планов. Бывают также расхождения между взглядами и политикой министров одного правительства. Так, в правительстве Шарета (1954–1955 гг.) министр финансов от партии Мапай выступал за ужесточение контроля над использованием иностранной валюты, тогда как министр торговли и промышленности от партии Общих сионистов предлагал вовсе отменить такой контроль. Не сойдясь во мнениях на правительственном уровне, министры принялись проводить каждый свою политику, не задумываясь о координации действий подведомственных им учреждений и безнадежно запутав систему выдачи лицензий на импорт. Можно привести еще пример: создание Министерства по делам развития изначально объяснялось политическими соображениями и имело вполне определенную цель — руководство проектами развития пустыни Негев; однако вскоре его функции стали пересекаться с функциями других министерств. Тем не менее Мапай не выражала готовности упразднить это совершенно лишнее министерство, поскольку сам факт его наличия был полезен для ведения коалиционных переговоров. При этом, однако, Мапай противилась передаче в ведение этого министерства реально значимых, стратегических функций, поскольку министерство фактически создавалось для представителя одной из малозначительных партий. Все подобного рода причины и приводили к правительственным кризисам 1950-х гг. Невозможно было заниматься долгосрочным планированием и развитием национальных программ в сфере социальной политики, транспорта, здравоохранения и еще ряда областей, которые не входили в круг интересов основных министерств, обычно предназначавшихся для партии Мапай. При этом религиозные партии захватили под свой контроль и мертвой хваткой удерживали все существенно важные вопросы, связанные со свободой вероисповедания и национальной самоидентификации (Глава XX). Итак, можно сказать, что коалиционные правительства уделяли приоритетное внимание достижению консенсуса по вопросам тактического характера, практически игнорируя при этом решение стратегических проблем.
III. Бюрократия
С недостатками израильской демократии в первую очередь сталкивались рядовые граждане страны, подолгу ожидая приема в государственных учреждениях, и именно эти многочасовые очереди в приемных были самым болезненным свидетельством указанных недочетов. Трудно назвать другую полосу препятствий, преодоление которой было бы сопряжено с такими же трудностями. Однако это больное место израильской бюрократии, по-своему уникальное и вызывающее всеобщее негодование, объясняется не только причинами политического характера. Хуцпа (бесцеремонность, нахальство) стала для государственного служащего фундаментом, на котором строилось его возрождающееся самоуважение — и как еврея, и как полноправного гражданина социалистического общества. Ближневосточная апатия и едва ли не летаргическое левантийское оцепенение вкупе с восточноевропейскими традициями также способствовали формированию этой бюрократической преисподней. К тому же израильские государственные учреждения зарождались в хаосе, вызванном уходом британской мандатной администрации и началом арабского вторжения — и от этого беспорядка они так до конца и не оправились. Прекращение действия мандата лишило страну наиболее квалифицированных (то есть английских) госслужащих. Как следствие, заново создающееся израильское правительство вынуждено было поспешно набирать персонал из четырех источников: евреи, служившие на низших должностях в британской администрации, сотрудники Еврейского агентства и Ваад Леуми, ветераны войны (вне зависимости от их профессии и квалификации) и — основной источник! — функционеры различных политических партий, получавшие рабочие места в соответствии с традиционной системой партийных “ключей”.
Лишь две сферы, армия и судебная система, были полностью свободны от пороков политизации (впрочем, несколько лет спустя была деполитизирована и система образования) — и все это благодаря титаническим усилиям Бен-Гуриона. Тем не менее повсюду в
