Мы с Винни переглянулись. Пора было сворачивать разговор и уходить.
«Ну, а как насчет нас? Стоимость спектакля знаете, вы его берете?» — как можно более непринужденно спросил Винни. Антрепренер поморщился: «Хотите начистоту, что про вас говорят? Хотите услышать? Вы — не коммерческий проект. Поймите меня правильно. Дуренков просто не бросил бы коммерческий проект. А вас он бросил. Я спрашиваю — почему? И Лисичкин тоже вас бросил. Почему? Они от денег никогда не откажутся!»
Продолжать разговор с антрепренером не имело никакого смысла. Но я решила вступиться за наш спектакль.
«Да от Лисичкина мы сами отказались. За год ни разу не прокатил. Мы ему: «Лучше дешевле продать, но играть, а так спектакль умрет. А он: «У меня спектакль «Платина и другие металлы» сначала тоже год не игрался, а потом как пошло…» Но я не успела договорить. К антрепренеру подбежала его помощница и что-то шепнув на ухо, потащила его в противоположный угол. «Я вернусь!» — успел крикнуть антрепренер, исчезая из нашего поля зрения.
Прежде, чем уйти, мы решили подойти к Разухабистой и поблагодарить ее за талантливую работу. Но даже не успели двинуться с места, как перед нами возникла очень худая, небольшого роста, рыжеволосая девушка. Я заметила ее еще издали. Она шла с застывшей на лице улыбкой, и, оказавшись рядом, все так же, не произнеся ни слова, потянулась чокнуться бокалом. «Привидение!» — констатировала я мысленно. Меня почему-то передернуло от взгляда ее немигающих, очень красивых, каких-то остановившихся глаз. Да и волосы ее — искусственного, красно-каштанового цвета, — вызывали неприятное чувство. Может оттого, что напоминали парик, так не вязавшийся с ее юным возрастом. Все линии ее тела были точеными, но в то же время неправдоподобно правильными и лишенными плоти из-за чрезмерной худобы. «Как будто только что вылезла из принтера, — подумала я, ощутив странный холодок, — существо без объема, даже лоснится, как глянцевая картинка…» Девушка наконец раскрыла рот: «Я ваша поклонница! Особенно люблю ваш фильм «Лютики-цветочки», вы там такая красавица! Ничуть не изменились!» В ее голосе и манере говорить была заметна светская уверенность, совсем не вязавшаяся с ее детским лицом. Это несоответствие возраста и поведения воспринималось как наглость и только усиливало неестественность всего ее образа.
«Ну что вы, я же не Дракула, чтобы быть вечно молодой, — ответила я на ее комплимент. — Простите, как вас зовут?» Она удивленно вскинула брови: «Я — Детка! Ну что, теперь узнали?»
Девушка действительно была очень похожа на Детку, точнее, это была копия Лизы. Может, это и оттолкнуло меня. «Простите, насколько я знаю, Детка умерла», — сказала я как можно осторожнее. «Ах, желтая пресса, желтая пресса! — посетовала она с тем же не меняющимся взглядом, — или это шутка?» И тут же сама расхохоталась, не дав мне вставить слово. «Ха-ха- ха! — пропела рыжеволосая, — мне нравится эта шутка! Вы о сексе?» «Это не шутка и не о сексе», — стараясь не впадать в ее легкомысленный тон, ответила я. «Тогда вы, наверное, имеете в виду мою роль в сериале «Больше — лучше», где моя героиня погибает?» Я молча слушала. Ей не нужны были мои ответы — девушка говорила на автопилоте. «A-а, теперь догадалась, вы имеете в виду игру «Кто не рискует, тот никогда не выпьет»? — я сорвалась с десятиметровой башни, в форме бутылки, но повисла на страховке!» Она издала целую серию радостных «хи-хи» и продолжила: «А в реалити-шоу «Не все дома» меня отравили! Газеты писали, что я в реанимации, но это был рекламный ход, я выздоровела!» Опять раздалось это механическое «хи-хи». А в передаче «Едим в последний раз» я жевала стекло, но это был, конечно, трюк иллюзиониста. Он был в студии и…» Она не договорила, чихнув, и глотнула шампанское. «А как вас на самом деле зовут?» — спросила я. Она помолчала, подбирая какие — то слова. Потерла лоб подрагивающими пальцами, потом решилась: «Я подписала контракт о неразглашении». «А чей вы проект? Кто ваш продюсер?» — поинтересовалась я. Она удивленно взглянула на меня, словно проверяла серьезность моего вопроса. «Моего бывшего. Имя забыла. Но, кажется, у нас у всех один «бывший». Все звезды — его проект!» — она опять хихикнула. В этот момент к нам подошел вертлявый репортер и, кивнув мне и Винни в знак приветствия, включил телекамеру. Я отступила, предоставив ему возможность снимать рыжеволосую. Репортер устроил ей блицинтервью. Подсунув микрофон к ее губам, будто эскимо, он спросил: «Вы знаете закон счастья?» Она с готовностью отвечала.
«Счастье — это здоровый муж, здоровые гонорары, здоровый приусадебный участок, или ферма, — рапортовала она без запинки. — Но все это надо отработать, то есть заработать». Репортер тут же задал следующий вопрос: «Вы уже поете вживую?» «Пока нет!» — скромно ответила рыжеволосая.
«Книгу пишете?» Она кивнула: «Собираюсь! Конечно, писать буду не я. Умный книг не пишет, он их издает! Ха-ха!» Репортер тоже усмехнулся — ему понравилась шутка. Он продолжил: «Что вас вдохновляет на творчество?» Рыжеволосая заговорила, растягивая слова: «Не помню, кто написал эти строчки, меня они так… - она указала пальцем себе на грудь, — волнуют. «Я бы хотела жить с вами в маленьком городе и, может быть, вы бы даже меня не любили…» — многозначительно завершила она, закатив глаза. Репортер поблагодарил ее, закончил съемку и отошел. «Это стихи Марины Цветаевой», — шепнула я ей напоследок Винни уже нетерпеливо тянул меня за рукав, мечтая скорее уйти. «Правда? — она вскинула бровки, — никогда не думала, что Расцветаева может написать такие строчки! Она мой стилист, но она еще ведет колонку светской хроники в газете «Жизнь в Миллионрублевке». Никогда не слышали?» Но на мое счастье девушку подхватил очередной репортер, позволив мне и Винни исчезнуть, не попрощавшись.
Правда, на пути к выходу пришлось преодолеть еще одно препятствие. Телевизионщики с канала «Doigralis.ru» рассыпались комплиментами композитору Караськину. Они вели прямой репортаж.
«Вы — ангел! — говорила ему, краснея, девушка с микрофоном. — И музыка у вас — ангельская!» Лучи от осветительных приборов, образовали эффект нимба над головой композитора. «Да бросьте, — скромно отвечал Караськин, глядя в объектив камеры, — я просто пишу музыку о любви!» (Лохи, — думал он про всех, кто называл
