– Верделл, там почти ничего не видно, – вздохнула Аяна. – Нож был острый, и, к счастью, чистый. У тебя только вот тут, на брови, видно. Там останется шрам. Остальное пройдёт. Ещё пару месяцев, и уже будет незаметно. Да ты и с этим шрамом красавчик.
– Да? – выпрямился Верделл в седле. – Лойка говорила, что только тот, кто ничего не делает, не зарабатывает синяков и шишек.
– Ну, в этом вопросе ей можно доверять целиком и полностью, – вздохнула Аяна. – Синяки и шишки всегда были по её части.
Они молча ехали и думали о Лойке.
22. Зеркало на покрывале
На привалах, когда дневная жара поглощала всё вокруг, и даже степь как будто затихала, она лежала в тени навеса повозки в одной длинной рубашке, гладя живот и вслушиваясь в тихую песню внутри себя, и к ней приходили девушки из других хасэнов, чтобы послушать рассказы о жизни в долине.
– Ты рассказываешь невероятные вещи, шулаг, – сказала ей как-то Тэгу. – У вас всё так интересно устроено. Ты, значит, ещё и знаешь травы?
– Да. Сестра моего отца, Сола, училась у человека, который знает тело, и у нашей лекарки, и к нам постоянно ходили за травами разные люди. Сначала ей помогали две моих старших сестры, но одна вышла замуж, и Сола стала звать меня.
– У вас, наверное, совсем другие травы, – сказала Дилар.
– Да. Мне встречался только наш зубовик, пока мы не доехали до Хасэ-Дага, а потом я уже не видела его. И то, у него в этих краях совсем другой запах.
– А сколько у тебя братьев и сестёр? – спросила юная Алэт. Её на озере ждала свадьба с женихом, которого она видела лишь раз, много лет назад, и она переживала.
– Нас было двенадцать. Но один мой маленький брат умер от болезни, которую переносили лисы.
Двое слушательниц обняли свои животы, а Аяна вспомнила Витара, и потёрла горло, в котором стоял ком.
– У вас там, наверное, большой город, – сказала Тэгу. – Если каждая женщина родит по двенадцать детей, а они ещё по двенадцать, то скоро они заполнят собой всю степь.
– Тэгу, но ведь рожают не все. Моя сестра Олеми после первых родов сказала, что ей слишком сложно далось это дитя, и больше она не хочет рожать. И ещё у одной женщины из нашего двора тоже только один сын из-за трудных родов. Моя тётя вообще не имеет детей, а ещё у одной сестры, Нэни, вряд ли будет много. Она хочет стать главной лекаркой, а у нас это возможно только после того, как появится первый внук. Я думаю, у неё будет два ребёнка, не больше. Ровно столько, чтобы быть уверенной, что появится хотя бы один внук.
– А ты? Это твой первый ребёнок?
– Да. И это чудо. Я не думала, что это возможно, – сказала Аяна, и Тэгу взяла её за одну руку, а Алэт за другую.
– Девушки, – сказала Аяна. – Я хотела попросить у кого-то из вас ножницы. У меня слишком сильно отросли волосы, мне жарко, и очень неудобно их мыть. Может, кто-то поможет мне подстричься?
– Ты что, – тихо сказала Тэгу, и остальные с ужасом смотрели на Аяну. – Как можно стричься, пока носишь ребёнка? Ты же укоротишь его жизнь. Могут случиться плохие роды. Пока носишь ребёнка, стричь волосы нельзя. И ещё половину года после. Ещё нельзя вязать из шерсти, крашенной в зелёный, и шить швом «назад иголку».
– Да? – спросила Аяна. – Я не слышала ни о чём таком.
– У вас все женщины стригут волосы?
– Из моих знакомых – только одна, – Аяна вспомнила Мару и коснулась рукой плеча – Она отрезает их вот так.
– И как она рожает?
– Это та, у которой были трудные роды, – сказала Аяна, и холодок пробежал по её спине. Неужели это правда? Как хорошо, что она не успела взять ножницы на постоялом дворе.
– Вот видишь? – сказала Дилар.
– Но, может, это просто совпадение?
– Даже если и так, ты бы стала рисковать своей малышкой? – спросила Алэт.
Нет. Она не стала бы. Это её сокровище, и таким не рискуют.
Наконец показались горы, и Аяна от счастья не могла заснуть ночами. Им начали встречаться постоянные стойбища с деревянными домами, в которых жили оседлые хасэ и оставались больные, старые или слабые люди, которые не могли уйти с табунами и отарами весной или осенью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– У нас есть такие же стойбища на другой стороне степи, – сказал Хар. – У земель лесных племён. Мы справляем здесь свадьбы и идём на юг, а кто не может идти – остаётся у озера. Те, у кого в хасэне не намечается свадьбы, иногда не приходят сюда. Но чаще всё равно приходят.
Аяна, несмотря на то, что сказал Верделл, продолжала считать дни. Они планировали выйти к озеру ещё две недели назад. Ещё пара дней, и наступит август. Где потерялось время?
Она знала ответ. Она спешила к Конде, но степь тоже теперь навсегда была в её душе, как и мелодия хасэ. Там, та-да-дам, та-да-дам, – звучало вокруг. Копыта лошадей продолжали утаптывать почву, и множество временных, мимолётных троп и дорожек, которые степь даже не замечала, здесь сливались в одну широкую дорогу, ведущую к озеру.
Наконец она увидела тех овец, о которых ей рассказывали. Они шли, сбившись в кучу, и на каждой была кожаная сбруя с притороченными свёртками. Это выглядело очень странно, но любопытно.
А ещё чуть позже они увидели и само озеро Тэвран. Кавут вывел их на пригорок, и Аяну в самое сердце поразил открывшийся величественный вид. Озеро лежало под серо-зелёным склоном горы как отрез неба, брошенный на землю, как маленькое зеркало Нэни на зелёном покрывале её кровати. Солнце освещало склоны, а над гребнем гор висели куделью, зацепившейся за прялку, облака.
– Видите, как мы задержались, – сказала Айдэр. – почти все берега заняты. Шулаг, как тебе озеро?
Аяна, которая с восторгом озиралась вокруг, посмотрела на Айдэр.
– Это потрясающе, – честно сказала она. – Ничего подобного я и представить не могла. Сколько же здесь людей?
23. Дыши!
Каждый хасэн состоял из одной большой семьи, и тут их было бесчисленное множество. По берегу то тут, то там виднелись большие деревянные одноэтажные здания, с одной или двух сторон огороженные заборами. Они были построены на значительном расстоянии друг от друга, так что вокруг каждого стояло большое количество повозок, и подъезжали новые.
– Там торгуют, – сказала Айдэр. – А вон там, справа, договариваются о свадьбах. Озеро священно, в нём нельзя стирать, но чуть дальше есть ещё одно, маленькое. Там стирают и моются. Пойдёшь смотреть на торг?
Аяна кивнула. Она нашла Верделла глазами и помахала ему, потом спешилась с Ташты и привязала гнедого к повозке.
– Пойдём смотреть на торг? – спросила она. – Мне очень интересно.
Она надела халат, подаренный ей Кадэр, и почти сливалась с толпой, за исключением. конечно, волос и роста.
– Слушай, Верделл, – сказала она удивлённо, вдруг заметив кое-что. – Когда я тебя впервые увидела, ты был с меня ростом, ну, чуть выше. Но сейчас ты выше меня почти на ладонь. Да нет, на целую ладонь, наверное. Худой только.
– Так сколько времени прошло, кирья, – сказал он, ероша вихры. – Скоро уж год, как вы нас нашли.
Аяна отстранилась и оглядела его. Она смотрела на него будто другими глазами. Он не только вырос, но и немного окреп и стал чуть шире в плечах, и она со смехом хлопнула его по плечу.
– Верделл, работа в кузнице, прогулки по лесу и рубка дров явно пошли тебе на пользу. Или это чудесная оленина так подействовала?
Верделл слегка позеленел.
– Кирья, прошу, не надо. Умоляю. Олени приходили ко мне каждую ночь до самой середины леса. Я больше не выдержу. Да и всё равно я тощий, и голос у меня как у ребёнка.
– Ну, думаю, твой голос ещё изменится. Твой отец высокий?
– Вот такой, – показал он рукой, и Аяна удивлённо хмыкнула.
– Ну, неплохо. До Коде ты, конечно, не дотянешь, но, может, ещё вырастешь.
Верделл вспомнил, как сноровисто и ловко Коде собирал своей макушкой притолоки, и расхохотался.
– Да мне и так неплохо, кирья.
Аяна шла и вспоминала дом. Коде сейчас, наверное, с Тили умиляется малышу, целуя его маленькие пальчики. Она представила Коде с его ребёнком на руках. Наверняка тот полностью умещается на его ладонях. У Тили был маленький живот, и она сама маленькая. Интересно, как прошли роды? Хоть бы всё было в порядке. Сола говорила, что бывают непредвиденные случаи в родах.
