Аяну вдруг затрясло. Она обняла свой подросший живот, вспоминая, как мама рожала Вайда, как её ноги и лицо распухли и как она чуть не умерла. Руки моментально заледенели, а лицо начало покалывать от тревоги. Она тревожно глянула на Верделла.
– Верделл, мне нужно найти лекаря. Я хочу спросить лекаря. Верделл, пожалуйста. Это очень важно.
– Хорошо, пойдём искать, – с такой же тревогой откликнулся он. – Что с тобой? Что-то болит?
– Нет. Но мне ужасно страшно.
– Понял. Пойдём.
Она стояла и пыталась унять своё беспокойство, пока Верделл подходил к повозкам и пытался разузнать, где найти лекаря. Дыши, говорила олем Ати. Дыши.
Она дышала. Здесь пахло мокрыми войлоками, конским навозом и потом, выделанными кожами, смолой, травами, заваренными с солью, сочной жареной бараниной, нагретыми мохнатыми боками лошадей и степной пылью. Она вдыхала и выдыхала этот жаркий, пахучий, тревожный воздух, пытаясь успокоиться, и дитя в животе под её руками шевелилось.
– Лекарь там, – сказал Верделл, указывая на правый берег. – Дойдёшь? Или привести Ташту?
– Дойду. Пойдём.
Они направились к самому берегу озера и шли теперь вдоль краешка воды. Тут немного пахло илом и стоячей водой. Местами у берега росли негустые тростники, в них шуршали какие-то невидимые глазу птицы, а над водой вились полчища бледных мотыльков, прозрачных мушек и звенящих тонких комаров. Каждый такой рой зависал в воздухе, время от времени перемещаясь в другое место и немного меняясь, и это завораживало. Аяна немного успокоилась и шла, глядя на рябь воды.
– Верделл, смотри, вода начинает краснеть, – сказала она. – Видишь, вон там?
– Да, – изумлённо сказал он. – Она и правда красная. Почему?
– Вряд ли это кровь влюблённых, которые много лет назад здесь разбились о скалы. Думаешь, это какое-то проклятие или что-то вроде того?
– Я не знаю, кирья. Этот цвет немного пугает.
Аяна подошла к самой кромке воды, окунула туда палец и попробовала на вкус.
– Солоноватая. Более пресная, чем у нас в купальне.
– Хар говорил мне, что много лет назад в один год вода не окрасилась в красный. Были сильные дожди, необычные для этого месяца. И вода осталась прежнего цвета.
– Может, это как-то связано с солью в воде? – сказала Аяна, глядя вверх, на горные вершины. – Смотри, где линия берега. Сейчас засуха. Далэг говорила, что на горах обычно шапки снега, а сейчас их нет, и, получается, ручьи тоже пересохли.
– Не знаю, кирья, может быть. Ты лучше не пей воду отсюда. А вдруг это правда кровь.
Аяна отвернулась и поплевала на землю, потом вытерла кончик языка рукавом.
– Да уж, это было бы неприятно, – сказала она.
24. Знай сердцем
Верделл по пути несколько раз уточнил дорогу, и наконец они добрались до небольшой тенистой рощицы лиственных деревьев, которые были незнакомы Аяне. В их густой тени стоял небольшой тёмный деревянный домик. Ставни с окон были сняты и стояли, прислонённые к стенам. Аяна огляделась. После жарко прогретого воздуха на берегу тень рощицы приносила просто невыразимое блаженство.
– Заходите, – окликнули их из домика. – заходите!
Аяна поднялась по трём скрипучим ступеням и зашла в приоткрытую дверь. Пылинки кружили в воздухе, подсвеченные зеленоватыми лучами, которые падали в окна через листья деревьев. Пахло пылью, травами и немного – молоком. Шум повозок и торга сюда не доносился, и на миг Аяне показалось, что она снова оказалась на чердаке над сеновалом во дворе Тили, только там, на чердаке, было пусто и лепились под потолком гнёзда птиц, а здесь вдоль стен стояли холщовые и кожаные мешки и сундуки.
– Идите сюда, – мелодичный голос снова окликнул их.
Аяна шагнула дальше, и глаза начали привыкать к неяркому свету. У стены за небольшим столом сидела женщина хасэ и дружелюбно смотрела на Аяну.
– И ты проходи, маленький воин, – помахала женщина рукой, и Верделл осторожно последовал за Аяной. – Я услышала ваши шаги. Вы ищете лекаря?
Как и у многих женщин хасэ, по её лицу невозможно было назвать возраст. Аяне иногда казалось, что девочки хасэ, вырастая, потом живут в одном возрасте большую часть жизни, и потом в какой-то момент неожиданно становятся морщинистыми бронзовыми дада с длинными курительными трубками и хитрым прищуром глаз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Я Алтэр, – сказала женщина. – мы из Хадэ-хасэна. Мама спит после долгой дороги, но я могу вам помочь.
– Я Аяна. Это Верделл. Алтэр, я хотела, чтобы мои страхи кто-то развеял. Я ношу ребёнка.
– У тебя чистая кожа и сухое лицо. Это не про здоровье ребёнка, верно?
– Да. Нет. Алтэр, у моей мамы была родильная корча.
– Покажи ноги и живот.
Аяна приподняла рубашку и штанины.
– Нет, вряд ли. Твой срок в ноябре?
– Да.
– Пока я не вижу поводов волноваться. Дитя шевелится?
– Постоянно.
Алтэр улыбнулась.
– Это прекрасно. Я осмотрю тебя, хорошо?
Аяна кивнула, а Алтэр, придерживая рубашку, ощупала низ её живота, постепенно перемещая ладонь выше и выше. Она немного изменилась в лице, и Аяна сразу заметила это. На спине выступил липкий холодный пот, и стало тяжело дышать. Она задышала беспокойно и неглубоко.
– Всё хорошо, шулаг, – сказала Алтэр, выпрямляясь. – Всё хорошо. Не волнуйся. Твоё дитя соответствует сроку, у тебя хорошие кости и совсем немного полосок по бокам. Это значит, что роды, скорее всего, пройдут легко. Тебе не о чем волноваться. Моё лицо изменилось, потому что я ощупывала голову. Дитя лежит головой вверх, но ещё перевернётся. За это не бойся. Чего ты боишься?
– Я боюсь за здоровье этого дитя и за своё. Боюсь, что что-то случится в родах или после.
– Ты слышала легенду об Ал-Кэме Всезнающем?
– После того, как дракон почти уничтожил мир, люди разобщились, – сказал Конда. – Мир впал в смуту. Люди были вынуждены оставить родные края и искать новые пристанища. И они находили их. Постепенно туман вечной ночи над миром рассеивался, и кто-то возвращался в свои родные края, а кто-то пытался найти новое место для жизни. Люди всегда стремятся найти довольство и покой, иногда даже ценой чужой крови. До пришествия дракона они были едины, но его пришествие изменило всё. Люди начали забывать общий язык, к которому они так долго шли.
Он медленно шагал двумя пальцами от её горла ниже, и ниже, и добрался до пупка.
– Они начали говорить на тех языках, которые были до общего. Конечно, многим словам не было места в новом мире, и многих не хватало, а в одном и том же краю оказались люди с разных концов света. Языки менялись. Менялись люди. Начались войны.
Он водил пальцем вокруг её пупка, и её тело выгибалось.
– Пожалуйста... – прошептала она.
– Равновесие мира было нарушено, но то, что качнулось вниз, обязательно устремится наверх. Чем сильнее ты кинешь камень в стену, тем дальше он пролетит, отскочив.
Он резко убрал руку, и Аяна умоляюще смотрела на него.
– И тогда в мир, лежащий в пучине раздора, пришёл человек. Он говорил так, что его понимали все. И его дар становился сильнее с каждым годом. Его имя было Алкейм. Алкейм Просветитель, так звали его. Его дар был настолько силён, что он смог убедить народы вернуться к общему языку. Он говорил так, что его слышали все. У него получилось. И теперь мы, рождённые на разных краях мира, можем понимать друг друга.
– Какие тебе нужны слова, чтобы понимать меня? – прошептала Аяна.
– Никакие. Иди ко мне.
– Да, Алтэр, я слышала. Человек, который умел говорить со всеми.
– Недостаточно просто говорить, шулаг, – сказала с улыбкой Алтэр. – Чтобы понимать, что именно говорить, надо сначала уметь слушать, но не ушами, а тем, что глубже. Ты понимаешь, к чему я вспомнила о нём?
– Нет, – честно ответила Аяна. – Не понимаю.
– Я сказала о нём, потому что все, кому судьбой предназначено родиться в этот мир, родятся в своё время, как родился он, и выполнят своё предназначение, а после вспыхнут, передавая огонь следующим, и погрузятся обратно во мрак. И это правильно. То, что закостенело от старости и осталось вечно и недвижно стоять на месте, не даёт двигаться тому, что пытается идти дальше, следуя за движением мира. Колесо этой повозки нельзя остановить, на него нельзя повлиять. Мы можем по глупости или неосторожности навредить ребёнку в утробе, но не можем заставить родиться дитя, которому не суждено родиться. Ко мне за помощью приходили женщины, у которых дитя в утробе вдруг переставало шевелиться, и плакали, спрашивая, что они сделали не так, но это была не их вина.
