щеке для того, – она подняла указательный палец вверх, – чтобы все другие ведьмы знали – враг ты им. И если не она тебя замордует, так, поверь мне, другие тебя в покое не оставят, – сказала она, и в голосе появились остерегающие нотки.
– Много ли их на свете, бабушка?
– Много, сынок.
– Что же мне теперь делать-то, боюсь я её, как огня, – признался горестно Данил. – Ещё раз напугает и точно – концы отдам.
Бабка Нюра положила ему на плечо большую морщинистую руку, похлопала, смеясь одними глазами:
– Помогу я тебе, сынок, только и ты мне взамен поможешь.
– А что я сделать должен? – забеспокоился Данил.
– Об этом мы в другой раз поговорим. Разговор будет долгим и серьёзным. А теперь ты ступай домой да собери всех сельских баб под одну крышу.
– Да как же мне их собрать? – воскликнул Данил, поражаясь её совету.
Бабушка развела руками в разные стороны:
– А это, милок, твоя забота. Голова тебе на что? Прежде всего узнать нужно, кто из них ведьма. Сам понимаешь, под своим обличьем, что ей от рождения дано, она пакостить не станет, побоится. А как узнаешь её, жди, когда она сама во всём сознается и если слово даст тебя не трогать, можешь отпустить её смело. Это для обыкновенных людей клятва ничего не значит, а ведьмам она руки связывает.
Данил открыл, было, рот, чтобы спросить, как ему заставить ведьму сознаться в своих злодеяниях. Но бабка тут же отозвалась, словно давно приготовила ответ. Наклонилась к нему и прошептала на ухо:
– Перед тем как баб собрать, воткни в косяк двери нож.
Выходя из дома знахарки, Данил напряжённо соображал, как провернуть это дело. В голову не шла ни одна мало-мальски здравая мысль. Чтобы осуществить затею, ему понадобится как минимум ещё один человек.
Подойдя к калитке, он заметил, что она открыта. «Я же её на крючок закрыл»! Он повернулся к дому и увидел в окне бабку, она улыбнулась и махнула рукой ему на прощание. «Во дела»! – подумал он, направляясь домой.
Вечером того же дня он пошёл к участковому. Вместе с ним придумали, как заманить ведьму в ловушку.
На следующее утро к двери единственного в деревне магазина был прикреплён листок с объявлением: «Администрация села убедительно просит зайти всех женщин от шестнадцати лет в сельсовет для переписи женского населения. Двенадцать часов, кабинет номер семь».
Этот кабинет занимал участковый, так как отделение милиции в селе отсутствовало. Какие-либо происшествия случались крайне редко, преступлений и вовсе не было. Работая с населением, он принимал от них жалобы разного рода. Кто курицу потерял, у кого сосед собаку отравил, вот, в общем-то, и весь криминал.
К полудню у бревенчатого двухэтажного дома собралась толпа женщин. Они негромко переговаривались между собой, строя разные невероятные предположения цели их собрания.
В сельсовет Данил пришёл рано утром, участковый уже был на месте. В деревянном здании кроме них никого не было. Председатель уехал в город и об их мероприятии ничего не знал.
Данил принёс с собой маленький перочинный ножик и без особых усилий воткнул его в косяк кабинета. Затем отошёл на несколько шагов и убедился – со стороны коридора его почти не было заметно. Участковый открыл дверь настежь и поставил за ней низенький табурет, на который тут же сел Данил, схоронившись за дверью.
Ровно в двенадцать в коридоре у кабинета номер семь выстроилась очередь галдящих и сетующих на жизнь женщин. Все как одна были недовольны, что их оторвали от повседневных занятий, хотя сами тщательно разоделись, точно собрались на праздник.
Василий Васильевич вытащил из ящика стола списки женщин и велел заходить по одной.
Первой вошла Головкина Анна, пенсионерка, бывшая учительница. Она громко поздоровалась зычным голосом и расписалась в списке напротив своей фамилии. Потом долго и нудно выясняла смысл их переписи. Участковый не растерялся и наплёл ей всякой правдоподобной ерунды, не забывая вставлять между делом, такие весомые слова, как «администрация», «председатель», «органы власти» и «президент». Анна, удовлетворённая ответом, вышла, пропуская в кабинет следующую.
Среди женщин большей частью были пенсионерки. Молодёжь не задерживалась в селе, все стремились попасть в город, на заработки. Восемь молодых женщин работали на звероферме, в том числе и Елена Лукина.
Когда Данил услышал её бойкий голос, замер, словно оцепенел от страха или приготовился к нападению. Она, как и предыдущие, задала участковому несколько вопросов, немного пококетничала с молодым привлекательным парнем в погонах и спокойно, беспрепятственно, покинула помещение.
Тряхнув головой, чтобы прогнать страх, Данил стал обдумывать положение: «Если не она, то кто»? Ему было очень душно, поэтому мозг плохо работал, категорически отказываясь продумать ещё какую-нибудь версию. Сидеть в одной позе было трудно, к тому же невыносимо заболела поясница.
Он уже начал считать свою затею нелепой, как в кабинет вошла Эмма Францевна Майер. Она так же расписалась, спросила что-то. Данил давно перестал прислушиваться, сомневаясь, что среди всех этих женщин вообще есть ведьма. Как вдруг, сказав «До свиданья» и повернувшись к выходу, она вернулась и села на стул, напротив участкового. Данил моментально вышел из оцепенения и навострил уши.
– Что же Вы в такую жару затеяли эту вашу дурацкую перепись, – сказала она хрипло, и в её голосе послышалась тревога. – Прямо дурно стало. Откройте форточку, что ли.
Участковый сорвался с места и в мгновение ока открыл форточку, пуская в кабинет свежий воздух.
Эмма Францевна, тем временем, вытащила из сумочки флакон, открутила крышку, и по кабинету разнёсся терпкий запах валокордина.
– Да дайте уже стакан с водой, – капризно воскликнула она, буравя взглядом пронзительных глаз оторопевшего участкового.
Дрожащими руками он наплескал в стакан воды из графина и учтиво подал.
Забыв всякую осторожность, Данил нетерпеливо шевельнулся.
Эмма Францевна, услышав шорохи, подозрительно скосила глаза на дверь. Данил замер, понимая, что может выдать себя одним неловким движением слишком рано, до того, как станет известно, что Эмма Францевна и есть та самая ведьма. Пока он не тешил себя напрасными надеждами, поскольку в такой духоте кому угодно может сделаться нехорошо.
Как бы Эмма Францевна ни прислушивалась, больше никаких звуков ей услышать не удалось. Скорее всего она подумала, что ей показалось. Вздохнув с облегчением, она накапала в стакан с водой десять капель лекарства. Сразу же выпила тремя большими глотками.
В коридоре началось волнение. Женщины недовольно выкрикивали, что уже давно пора бы ей выйти. Не к чему задерживать начальство, всем нужно быстрее, у всех дома дела.
Эмма Францевна, казалось, не замечала их раздражения, во всяком
