решительный бой, и Мюрат с Даву тотчас сообщили об этом Наполеону, единственный раз высказав одинаковые мнения в адресованных ему донесениях.
То, что Наполеон, как ему показалось, заметил, было истинной правдой. Рассудительный и неустрашимый Барклай-де-Толли, храбро не считавшийся с оскорбительными речами, чувствовал, как твердость его тает, особенно после отступления из Смоленска, которое ему пришлось скомандовать наперекор всем русским генералам и, в частности, наперекор князю Багратиону. Разгул страстей в его отношении стал всеобщим. Генералы, как и политики, должны обладать гражданской смелостью и уметь пренебрегать пустой солдатской болтовней, которая приводила армии к гибели столь же нередко, как толпа, когда ее слушали, приводила к гибели свободных государств. Для нас, французов, не могло случиться ничего более удачного, чем сражение за Смоленск; для русских же не было ничего хуже такого сражения. Но армейские командиры, наслушавшиеся жалоб солдат и особенно жителей, города и села которых они предавали огню, говорили, что генералы защищаются с помощью руин, русских руин, и что достойнее защищаться, проливая свою собственную кровь. Возмущение достигло такого накала, что не без оснований начинали опасаться, как бы, несмотря на всю опасность сражения с французами в такой близости от их ресурсов, не подвергнуться еще большей опасности, позволив деморализации просочиться в войска и породить самое ужасное неповиновение. Эта причина и заставила Барклая-де-Толли отказаться от дальнейшего отступления и немедленно дать ожесточенное сражение.
Он отправил генерал-квартирмейстера полковника Толя поискать участок для сражения, и тот выбрал позицию за Ужей перед Дорогобужем. Прибыв туда 22-го, Барклай переменил месторасположение 2-й армии, которой командовал Багратион, и поместил ее на левом фланге, в том самом пункте, где французы могли обойти позицию русских. Весь день 23-го он тщательно изучал участок, дабы закрепиться на нем как можно лучше и приготовиться к битве. Мюрат и Даву, по-разному оценивавшие моральное состояние неприятеля, не ошибались, когда писали императору, что русские готовятся дать сражение и если мы готовы его принять, следует массово выдвигаться, чтобы сражаться всеми силами.
Наполеон получил это известие через несколько часов после того, как оно было отправлено, ибо курьеру хватило десяти – двенадцати часов, чтобы преодолеть расстояние, на прохождение которого войскам авангарда понадобилось три дня. По получении новостей Наполеон решил покинуть Смоленск и выдвигаться навстречу решающему событию, в котором он (как он считал) нуждался, чтобы удержаться в том положении, в какое сам себя поставил. Само выдвижение со всеми силами на несколько дней пути от Смоленска наполовину решало вопрос, который занимал его в настоящее время, но он об этом не подозревал, ибо доводы в пользу желанного сражения были слишком сильны и не оставляли места колебаниям. Наполеон выступил, с гвардией 24-го, так и не решив окончательно, проведет ли он зиму в Польше или двинется на Москву. Однако распоряжения он отдал как для окончательного отъезда, потому что подозревал, что может быть завлечен дальше, и не хотел делать ни шагу вперед, не приняв в отношении своих тылов самых тщательных мер предосторожности.
В Смоленске Наполеон уже потратил пять дней на приказы о военных расположениях, которые создавал повсюду, где проходил, и которые, к сожалению, не всегда завершались после его ухода. Он предписал построить двадцать четыре пекарни, превратить монастыри и церкви в склады, заполнить их припасами из местных ресурсов, устроить большой госпиталь, снабженный всем необходимым. Последнее распоряжение было весьма насущным, ибо надлежало перевязать четыре тысячи французов и три тысячи русских, а поскольку снаряжение передвижных госпиталей отстало, приходилось заменять перевязочный материал бумагой из древних архивов Смоленска. Наполеон предписал захоронить тела убитых, которых не могли захоронить разбежавшиеся местные жители и оставление которых на раскаленной земле было не только отвратительно, но и чревато заразой; а также устроить в Смоленске свайный мост, починить стены города и вооружить их и сотни других столь же полезных мер.
Он оставил в Смоленске дивизию Молодой гвардии под началом Делаборда, столь хорошо послужившего в Португалии, пока из тыла не подойдут подразделения, из которых можно будет сформировать гарнизон. Он призвал в Смоленск войска, оставленные в Витебске, где им на смену должны были подойти другие. Он переменил путь армии и предписал ей следовать не через те пункты, через которые проходил сам, а через Сморгонь, Минск, Борисов и Оршу, потому что такой путь был короче. Маршевым батальонам, доставлявшим рекрутов в армию согласно давно установленному правилу, Наполеон предписал двигаться по новой линии этапов и отдал распоряжения, ускорявшие их прибытие. Польская дивизия Домбровского, отделенная от корпуса Понятовского и помещенная в Могилеве для связи Великой армии с австро-саксонским корпусом, получила бригаду легкой кавалерии, дабы распространить наблюдение еще дальше и лучше следить за новой базой операций. Наполеон написал также Сен-Сиру и Макдональду, охранявшим Двину, и Шварценбергу, охранявшему низовья Днепра, предупредил тех и других о том, что выдвигается на решительное сражение, и рекомендовал как следует защищать фланги Великой армии, в то время как он попытается нанести неприятелю смертельный удар. Наконец, он приказал Виктору приготовиться к выдвижению в Вильну, потому что в этом центральном пункте 9-й корпус мог стать ресурсом для того из наших генералов, который даст себя разбить.
Отправив утром 24-го гвардию и приказав Нею, который следовал за Даву, подтянуться к головной части армии, а Евгению, который двигался слева через Духовщину, направиться на Дорогобуж, Наполеон отбыл вечером и сам и двигался всю ночь, чтобы с рассветом прибыть на место и дать, наконец, долгожданное сражение.
Но по прибытии он увидел, что все признаки сражения, обнаруженные с такой радостью, почти исчезли. В самом деле, после первого изучения позиции Багратион счел ее отвратительной и оскорбительным образом обошелся с полковником Толем, пытавшимся ее оправдать. После этого сражение было снова отложено, и по воле того, кто требовал его с наибольшим пылом. Барклай-де-Толли принял решение сняться с лагеря и, быстро пройдя через Дорогобуж, двигаться в Вязьму, где по слухам имелась гораздо более выгодная позиция.
Так русская армия, которую сочли расположенной к сражению, вдруг скрылась, будто никогда о нем и не помышляла. Но верное чутье Наполеона и опытность Даву не могли ошибаться, и они прекрасно распознавали в остановках и внезапных отступлениях неприятеля не неуверенность, а колебания армии, которая, решившись сражаться, ищет удобный участок, где сможет сразиться с наибольшей выгодой. Было очевидно, что если следовать за нею еще два-три дня, она, наконец, остановится и примет сражение, которое ей столько раз предлагали. При таком положении вещей казалось неразумным останавливаться из-за двух-трех маршей, и Наполеон, уже преодолевший три этапа, отделявшие Смоленск от Дорогобужа, не остановился и перед тремя новыми, отделявшими Дорогобуж от
