— А?! — Пришёл в себя Зорин, стряхивая оцепенение. — Что такоё?
— Ты побелел весь. Что случилось то?
— Да ничего… Так… Ничего. — Сказал Вадим, пытаясь ложной улыбкой вернуть прежнюю атмосферу, но не получилось. Эффект произошёл обратный. Его бледное лицо и скомканная невнятица слов высекли искру тревоги. Липкие флюиды страха разошлись волной на каждого. Наталья по совьи округлила глаза, а Людмила невероятно больно сжала запястье Олега.
— Ой, пойдёмте отсюда, а?! — Заголосила Наталья. — Что-то так жутко стало!
— Мальчики, в самом деле… — Робко вставила Люся, оглядывая напряжённые лица ребят.
— Да, конечно… — Зорин сглотнул слюну и подчёркнуто твёрдо произнёс. — Всё! Выходим на воздух!
Обратно шли в тяжёлом молчании без шуточек и реплик. Прошли престол… Миновали прихожую часть монастыря… Пол теперь скрипел иначе. Скрип тянулся щупальцем в душу каждого, пытался дотронуться до затылка. Нечто глухое смеялось над убегающими, просило обернуться. Страх был плотно осязаем. Он был бесконтрольным, необъяснимым. Необъяснимо тут было ВСЁ.
Свежий воздух ворвался в лёгкие, вытряхивая сор из голов. Солнце, птицы и просто синее небо распахнули свои объятия. Щупальца отстали, наваждение схлынуло, и путники вновь обрели дар речи. Ваня с Олегом взялись подтрунивать над женскими страхами, хотя в часовне Вадим видел: сами они подавленно молчали. Сам Зорин нисколько не обольщался на этот счёт. Просто так ничего не бывает. На всё есть причина и соизволение. Даже камень лежит там, где именно должен лежать. А здесь… Наблюдающий не пропал насовсем. Он просто приотпустил поводок. На проклятом Холме была его вотчина, и плевать ему было на то, верят в это или не верят. Вадим понял, что если они сейчас не уберутся отсюда, потянутся новые эксперименты, новые игры разума. Права была бабка, ох права! Проклятое место…
Взгляд зацепил часы на руках. Время разменяло третий час от полудня. Прошло ровно два часа с того, как они первый раз увидели часовню. Неужели они столько проторчали в этой развалине? Ну и ну…
— Всё, ребятки! Без пятнадцати три. — Сказал он, по примеру других, отряхиваясь от паутины. — Надеюсь, все пресытились замками с привидениями? Уходим! Ищем спуск и никаких попятных! Пошли…
Они выбрались из обители без приключений и, удивительно, часовня нисколько не сместилась, оставаясь там, где её заметили. Во всяком случае, ландшафт был тот же самый. Ожидая подвоха везде и во всём, Вадим ждал сюрпризов, в хмурой придирчивости вглядывался в пейзажи, ища изменений. Сюрпризов не было. Вот и примятая трава, где они стояли, пялясь на монастырь. Зорин был собран, зол и гнобил себя за то, что подписался на эту авантюру, на эту не нужную экспедицию. Он успокоился лишь тогда, когда они, наконец, вырвались под явственный кренящийся уклон сопки. «Поднимались, конечно, не здесь, но чёрт с этим! Некогда на ювелирную правку!» — Подумал Вадим, отмахнув задним, что, мол, пошёл спуск, внимание: идём, как сказал. Важно было спуститься и очутиться в реальной тайге, без заморочек и мистики. Важно было успокоиться, найти воду, отдохнуть и пообедать. А там… Война план покажет.
Война… На войне страх был другой. Страх погибнуть в любую секунду сладко тянул низ живота, но то, было больше в ожидании заварушки. А уж когда пошёл свистопляс, когда закрутился ад вокруг тебя, страх становился допингом. Он как хороший наркотик насыщал кровь, ускорял двигательные рефлексы, помогал быстро думать и резво решать. Страх на войне — спасение. Ну, разумеется, если это не страх новичка. Там замечено, новобранца вывозят три составные: удача, характер и крепкий пинок сержанта. А могут и не вывезти. Как повезёт… Другое дело: попасть в плен. Этот страх не путать с первым. Это куда серьёзнее и страшнее. Плен — это пытки, унижения, запугивания. Это та же смерть, только хуже. Здесь убивают медленно. Изощрённо. Со знанием дела. В итоге, физически сильный, крепкий духом мужчина превращается в обессиленное полуголодное существо с затравленными глазами, которое панически цепляется за жизнь, хотя в бою не бегал от смерти и проявлял чудеса отваги. Сохранить дух в плену трудно, почти невозможно. Ибо на смену таким качествам, как воля, мужество, бесстрашие, принципиальность, из нутра… Из потаённых закромов души, всплывает на поверхность грязь проточная. Сильный становится слабым, а смелый трусом. А всего-то и надо, бить каждые сорок минут и не давать есть. А ещё лучше, стравить всех сидящих в одной яме меж собой. Бросить полбулки чёрствого хлеба и смотреть, как они будут рвать друг друга за право вонзить свои зубы первым. В этот хлеб.
В апреле 96-го, горный отряд, под командованием его, Вадима Зорина, выбивал из села остатки недобитой банды боевиков. В сущности, вся операция длилась двадцать минут. Банда была давно рассеяна, полевой командир убит, а в ауле бесчинствовали небольшие горстки отребья, присосавшиеся к местным жителям. После внезапного спланированного удара, головорезы бежали, теряя за собой убитых и раненых, оставляя кучу оружия и… Зиндан.
Зиндан, для непосвящённых — это яма, тюрьма по-другому. Широко популярен в Средней Азии для содержания всякого рода узников, а в военное время на территории Чечни — для заключения военнопленных и заложников. Роется такая яма больше двух метров в глубину, а ширина бывает, не превышает более трёх… Всё зависит от прилежания ройщиков таких ям. На самом деле, даже в самом глубоком и широком зиндане места лишнего не бывает. Ямы забивают плотно, насколько можно втиснуть тело человека, и тогда такой погребной ад становится хуже пытки.
Вадим помнил, как они вытаскивали ребят оттуда. Многие не могли подниматься, не могли протянуть даже руки. Настолько были обессилены, больны и изранены. У некоторых не хватало пальцев на руках и ногах, у других были изувечены глаза, уши… Грязные, оборванные, с кровяными корками на коже они представляли жуткое зрелище. У них не было сил говорить. Они тряслись и падали. А в глазах, в этом зеркале души, отражалась глубочайшая подавленность духа. Это были затравленные несчастные люди, недавно герои, сегодня — рабы… Глядя в эти лица, Зорин не зарекался. Он ясно понимал, что такое вероятно с каждым. И с ним тоже. Ему, быть может, хватило бы и меньше, чтобы переломится, раскиснуть и упасть. Поэтому, он, Вадим, боялся плена пуще смерти. Поэтому он носил потайной патрон всегда. Для себя. То самый, Грозненский. На случай…
Теперь сравнивая страхи, он отдавал себе отчёт, что страх возникший в часовне, имеет другую природу, другую сущность. У этого страха нет логики, нет обоснования. Он рождён из хаоса, из тёмной комнаты, что боится в детстве ребёнок. Этот страх — мороз и верно будет сказать, он рождён в детских кошмарах. Именно тогда зло дышит над теменем ребёнка, проникая в его сон, пытаясь защекотать его ужасом. Говорят, что ангел, несущий имя хранителя, в раннем детстве совершенно несостоятелен. И поэтому дитя, имеющее слабое энергетическое поле, беззащитно перед Всем. И перед своим Сном тоже…
Вадим помнил, как маленьким, он просил дедушку не уходить, спать с ним… Он, право, не помнил, что тогда ему снилось. Но помнил, что всегда просыпался обмороженный ужасом. Жался к горячей дедовой спине и так успокаивался. Дедушка ворчал что-то, обвешивал кровать какими-то травами, ладанками, а потом… Над ним шептала баба Галя… Кружила над головой кружкой и капала туда свечой. Повзрослев, он узнал, что так воском отливают детей испугавшихся. И тогда, надо признать, это помогло. Не сразу, но как-то скоро мальчик стал засыпать один, а потом и вовсе смог оставаться дома без деда. ЭТО ушло. ЭТО пропало, а с годами позабылось. Но сегодня, над этой аркой, из Небытия, из недр подсознания выполз именно этот страх. Тот самый. Страх-мороз. Ужас, не требующий рационального объяснения. Потому, как и объяснить тут было нечего. Он, Вадим Зорин, за жизнь свою перевидал много тёмных комнат и даже бывал в кромешной тьме, двигаясь разведкой в полуподземных подвалах. Нигде его не пробирало и не колбасило. Человеку, испытавшему смерть товарищей, знающему как густо пахнет кровь, никогда не удастся испугаться чертей с копытами. Это точняк стопудовый. Но тут… Тут было присутствие. Присутствие того Неведомого. Незримого… Того, чья Воля стоит выше желаний и интересов людей. Отточенная на войне интуиция заметила Его давно, но в часовне… В часовне Он просто дыхнул на него, возвращая в его жилы страх-мороз.
Вадим машинально подобрался, сбивая диапазон мыслей на текущий момент. Зрительно он отметил, что дорога, ведущая вниз с Холма, каким-то образом, причудливой змейкой возвернулась на ту тропочку, по которой они поднимались. Вон, и ельник тот, где они травили привал… Значит, всё хорошо… Всё позади!
Вадим облегчённо вздохнул, чувствуя, как растворяется в нём напряжение, как возвращается к нему его прежнее равновесие. Ребята за спиной давно уже чирикали, и по шуткам было понятно, что их отпустило раньше.
