отчаянный, Княгницкий очень увлекался, входил в азарт и, вместо того чтобы управлять армией с командного пункта, выносился вперед, на линию огня, сводя этим самым руководство операцией к роли взводного командира.
Княгницкий отличался большим умом и подвижностью. Не имея подготовки офицера Генерального штаба, он все операции схватывал своей природной сметкой легко и быстро. В оперативных приказах он разбирался незамедлительно и толково. Крупным его недостатком были — большая впечатлительность и подверженность панике, что очень ему вредило.
Княгницкий был коммунистом, но в его отношении к большевизму было много странного, и, будучи членом Революционного совета, он даже к контрреволюции относился терпимо, а к контрреволюционерам — гуманно и сердечно. Так, во время ареста на Дону атаманов и заложников в районе IX армии он проявил к ним много сочувствия и справедливости. Многих он защищал и спасал от кровожадной тройки — членов Революционного совета IX армии: Барышникова, Сокольникова и комиссара штаба армии, бессердечного Петрова. Ужиться с этой тройкой было очень трудно, но Княгницкий сумел внушить им доверие к себе в политическом отношении и уважение и веру в свои военные способности.
Члены Революционного совета IX армии
Члены Революционного военного совета были грозой для армии.
Барышников — бывший каторжник, отбывавший наказание в Сибири за убийство, — имел длительный тюремный стаж. Небольшого роста, смертельно бледный, худой, тщедушный и изможденный, он постоянно искал кого-нибудь, к кому бы можно было придраться. Ему было лет тридцать пять. С налитыми кровью, всегда красными, блуждающими глазами, усыпанным веснушками лицом, рыжими, короткими, остриженными ежиком волосами, он внушал к себе полное отвращение. Это был дегенерат в полном смысле этого слова. В одной только IX армии он повинен в расстреле сотен людей, большей частью — офицеров.
Зимой Барышников ходил в романовском полушубке, сидящем на нем, как хомут на корове; летом — был одет в традиционную кожаную тужурку, которая придавала его фигуре что-то еще более зверское.
В оперативным вопросах Барышников не понимал, что называется, ни бельмеса. На всех военных докладах он сидел, потупя глаза, с глупой, бессмысленной физиономией, безмолвно, часто ковыряя в носу. Но зато, когда вопрос касался персонального обвинения кого-либо в политическом преступлении, он вскакивал с места как ошалелый и, не давая себе труда разобраться в деталях дела, требовал расстрела. «Саботаж» — было самым любимым его словом, и он употреблял его постоянно, часто «ни к селу, ни к городу». В вопросах политики отвлеченной он не разбирался так же, как и в вопросах оперативных.
Сокольников (настоящая фамилия — Брильянт) был евреем. По части кровожадности — не уступал Барышникову, но был образован и интеллигентен. Было ему сорок лет. По профессии он был адвокатом. Среднего роста, худощавый, с бледным, задумчивым лицом, всегда спокойный и уравновешенный, он производил хорошее впечатление.
Он носил маленькую бородку эспаньолкой, черные волосы были аккуратно зачесаны назад; взгляд — острый, пронизывающий. Носил кожаную тужурку и брюки галифе, одет был всегда чисто и щеголевато. При первом взгляде вы находили, что он похож на Троцкого.
Сокольников обладал удивительной, непреклонной силой воли и непоколебимостью. Бывали очень рискованные и тяжелые моменты на фронте, но они его нисколько не смущали. Он был всегда спокоен и самоуверен. Свое внутреннее, душевное состояние не выдавал ни единым словом, ни жестом. В военной обстановке он разбирался очень хорошо, можно сказать — как офицер Генерального штаба. Я поражался богатству его познаний в военном деле, как в области стратегии, так и в области тактики. Особенными чертами его характера были: непоколебимость, настойчивость и решимость задуманное дело во что бы то ни стало довести до конца. В этом отношении Сокольников не знал себе равных. Если Барышникова в военных вопросах можно было как угодно провести, то с Сокольниковым это было невозможно.
Деятельность Сокольникова, как члена Революционного совета, в IX армии, а впоследствии — [в] штабе Южного фронта много способствовала успеху Красной армии на Донском фронте Гражданской войны.
Дашкевич-Горбацкий[1406] был членом Революционного совета IX армии просто по недоразумению. Среднего роста, крепкого сложения, жгучий красивый брюнет, с маленькой овальной бородкой, он выглядел как настоящий русский холеный барин-помещик. Ему было тридцать шесть лет. Он был умен, расчетлив, имел спокойный, флегматичный и добродушный характер. Можно с уверенностью сказать, что он не погубил ни одного человека, наоборот, всегда ходатайствовал за обвиняемого и если это не помогало — держал строгий нейтралитет. Он очень любил музыку и пение, любил хорошо поесть, выпить и поспать; одет был всегда чисто и опрятно, в противоположность другим членам совета — не в кожаную тужурку, а в настоящую русскую поддевку, опушенную серым каракулем, и такую же русскую каракулевую папаху; выглядел щеголем. Всегда веселый, приветливый, чуждый всяких интриг, злобы и подозрений, он был полным контрастом остальных членов Революционного совета. В военных операциях он разбирался неплохо, но никогда не вмешивался в обсуждение оперативных планов, предоставляя это специалистам. Это был человек интеллигентный, выдержанный, тактичный, всегда спокойный. Он был скорее беспартийным и никому зла или чего-либо плохого не желал. Удивительно, почему он попал в члены Революционного совета?! Вся его внешность и деятельность, основанная не на ненависти, презрении и недоверии к окружающим, а, наоборот, на доброжелательности, доверии и уважении, совершенно не соответствовала коварной и суровой деятельности членов совета. Дашкевич-Горбацкий был редким исключением среди своих сослуживцев.
Комиссар штаба IX армии
При начальнике штаба армии, как безотлучный его спутник, находился комиссар. В экстренных случаях на общие совещания приглашались и начальник штаба, и комиссар, который представлял собою глаза и уши начштарма[1407]. Однако нужно заметить, что надзор носил строго наблюдательный, а не исполнительный характер. Командарм, по своим правам, был уравнен с членами Революционного совета.
Приказы по армии подписывались: политические — командармом и двумя членами Революционного совета, а боевые — командармом, начальником штаба и одним из членов Революционного совета.
За военспецами был установлен строгий двойной, а иногда и тройной надзор.
Все приказы без санкции членов Революционного совета или комиссара штаба считались недействительными и исполнению не подлежали. Кроме того, обязанностью комиссара было доносить обо всем, что делалось в штабе армии.
При мне сначала состоял комиссар Варлье — юркий украинский еврейчик. Он ходил за мною буквально по пятам, даже провожал меня до квартиры, когда я шел домой завтракать или обедать, и, так как в квартиру я его не пускал, покорно сидел на пороге, ожидая, пока я кончу есть. Он контролировал мои распоряжения по штабу, даже отбирал у моего денщика списки продуктов,
