– Это было бы замечательно. Тебе точно не нужно, чтобы я позировал?
– Нет, ваше величество, не нужно. – Сердце художницы все еще колотилось, она не могла выбросить из головы те две перекошенные фигуры и потому сняла еще один образ монарха. Пригодится для более подходящего портрета.
– Что ж, – сказал король. – Кажется, мне пора. Я хочу навестить один из госпиталей. Можешь прислать рисунок в мои покои, но не спеши. Честное слово, я не расстроен.
Шаллан почтительно присела, все еще прижимая к груди комок бумаги. Король и его свита удалились; вошли паршуны, чтобы унести обеденный стол.
– По-моему, ты еще не допускала ошибок в рисунке, – заметила Ясна, снова усаживаясь за письменный стол. – Особенно таких ужасных, чтобы из-за них уничтожать всю работу.
Девушка покраснела.
– Что ж, думаю, даже мастер может ошибаться. Разрешаю тебе посвятить следующий час труду над правильным портретом его величества.
Шаллан посмотрела на испорченный набросок. Существа были просто ее фантазией, порождениями рассеянного внимания. Только и всего. Плод воображения. Наверное, в ее подсознании кроется что-то, что ей хотелось бы выразить. Но как же истолковать эти фигуры?
– Я заметила, что ты, разговаривая с королем, вдруг приостановилась, – промолвила принцесса. – Что ты хотела ему сказать?
– Кое-что неприличное.
– Но умное?
– Когда момент упущен, умное замечание уже не кажется таким потрясающим, светлость. Это была просто глупая мысль.
– И ты заменила ее пустым комплиментом. Думаю, ты неправильно поняла то, что я пыталась объяснить, дитя. Мне бы не хотелось, чтобы ты молчала. Быть умной хорошо.
– Но если бы я это сказала, – возразила Шаллан, – я бы оскорбила короля и, наверное, смутила его, он бы пришел в замешательство. Уверена, он знает, что люди считают его тугодумом.
Принцесса фыркнула:
– Пустые слова. И сказанные глупцами. Но вероятно, было мудро с твоей стороны сдержаться, хотя запомни вот что: направлять свои способности и подавлять их – две разные вещи. Я бы очень хотела, чтобы ты придумала нечто и умное, и приличное.
– Да, светлость.
– Кроме того, – продолжила Ясна, – я верю, ты могла бы рассмешить Таравангиана. В последнее время его, похоже, обуревают тревожные мысли.
– Так он не кажется вам скучным? – спросила Шаллан с интересом. Ей самой король не казался ни скучным, ни глупым, но она думала, что кто-то умный и образованный, вроде Ясны, с трудом будет его терпеть.
– Таравангиан – прекрасный человек, – сказала наставница, – и он лучше сотни самопровозглашенных знатоков придворной жизни. Он напоминает моего дядю Далинара. Такой же серьезный, искренний и вечно занятой.
– Светлоглазые говорят, что он слабый. Потому что угождает столь многим монархам, потому что боится войны, потому что у него нет осколочного клинка.
Ясна не ответила, хотя ее что-то беспокоило.
– Светлость? – подтолкнула ее Шаллан, заняв свое место и разложив угольные карандаши.
– В древние времена, – заговорила принцесса, – человека, который принес в свое королевство мир, считали необычайно ценным. Теперь такого же человека высмеивают за трусость. – Она покачала головой. – Для перемены понадобились века. Нам бы стоило ужаснуться. Нам нужны такие люди, как Таравангиан, и я запрещаю тебе называть его скучным, пусть даже мимоходом.
– Да, светлость. – Шаллан склонила голову. – Вы действительно верите в то, что говорили? Про Всемогущего?
Ясна ответила не сразу.
– Возможно, я преувеличила свою убежденность.
– Движение зазнаек и в риторике отметилось?
– Думаю, так и было. Сегодня за чтением мне не стоит поворачиваться к тебе спиной.
Шаллан улыбнулась.
– Истинный ученый не должен утыкаться в одну идею, – сказала Ясна, – и не важно, насколько он уверен в своей правоте. То, что я не нашла убедительной причины присоединиться к какому-нибудь ордену, не значит, что я никогда ее не найду. Хотя всякий раз после таких разговоров, как сегодня, мои убеждения становятся тверже.
Девушка прикусила губу. Ясна это заметила.
– Шаллан, научись контролировать эту привычку. Она выдает твои чувства.
– Да, светлость.
– А теперь говори.
– По-моему, беседа с королем получилась не совсем честной.
– Как это?
– Все дело в его… э-э-э… ну, вы понимаете. Ограниченных возможностях. Он неплохо справлялся, но не привел тех аргументов, на какие способен кто-нибудь более сведущий в воринской теологии.
– И какие же это аргументы?
– Ну, я ведь тоже не очень-то разбираюсь в этом. Но все же считаю, что вы проигнорировали или, по крайней мере, преуменьшили значение одной жизненно важной вещи.
– Какой? Шаллан постучала себя по груди:
– Наши души, светлость. Я верую, ибо чувствую что-то, некую близость к Всемогущему, умиротворение, которое приходит, когда я живу в соответствии со своей верой.
– Время от времени мы сами внушаем себе, будто испытываем то или иное чувство.
– Но разве вы не утверждали, что то, как мы поступаем, – то, как мы отличаем правду от лжи, – определяет сущность всего человечества? Вы упомянули врожденный моральный инстинкт, чтобы обосновать свою точку зрения. Почему же вы отвергаете мои чувства?
– Отвергаю? Нет. Отношусь скептически? Возможно. Твои чувства, какими бы сильными они ни были, только твои. Не мои. А я чувствую, что тратить жизнь на попытки угодить невидимому, неведомому и непознаваемому существу, которое следит за мной с небес, – неимоверно бесполезное занятие. – Она ткнула в сторону Шаллан своим пером. – Но ты учишься риторике. Мы все-таки сделаем из тебя ученую даму.
Девушка улыбнулась, ощутив прилив довольства. Похвала Ясны ценнее изумрудного броума.
«Но… я ведь не стану ученой. Я украду духозаклинатель и сбегу».
Ей не нравилось об этом думать. Вот еще одна проблема, с которой надо справиться: она часто избегала неприятных размышлений.
– А теперь побыстрее разберись с портретом короля. – Принцесса взялась за книгу. – У тебя еще полным-полно работы, которую надо будет сделать, когда ты закончишь рисовать.
– Да, светлость, – согласилась Шаллан.
На этот раз, однако, рисовать было трудно – ее обуревали тревоги, не давая сосредоточиться.
30
Незримая тьма
«Они сделались опасными внезапно, точно в ясный день вдруг нагрянул ураган».
Из этой фразы выросла тайленская поговорка, которая постепенно обрела привычную на сегодняшний день форму. По моему мнению, сказанное может относиться к Приносящим пустоту. См. «Икссикский император», глава 4.Каладин вышел из похожей на пещеру казармы навстречу чистому свету раннего утра. Частички кварца в земле перед ним блестели, отражая этот свет, и сама земля искрилась и горела, словно вот-вот должна взорваться.
