Светлоглазый удалился, и темно-зеленый плащ развевался за его спиной. Когда Газ был солдатом, он научился тому, что младших светлоглазых следует опасаться сильнее всех прочих. По своему положению они были близки к темноглазым и злились из-за этого, но повелевать могли лишь все теми же темноглазыми. Это делало их опасными. Быть рядом с человеком вроде Ламарила – это как хватать горячий уголь голыми руками. Что ни делай, все равно обожжешься. Надо просто действовать достаточно быстро, чтобы свести ожоги к минимуму.
Четвертый мост пробежал мимо. Месяц назад Газ бы не поверил, что это возможно. Чтобы мостовики – и тренировались?! И Каладин, похоже, добился этого, всего лишь накормив их несколько раз и заморочив пустыми обещаниями защиты.
Жизнь мостовика лишена надежды. Газ не мог стать одним из них. Просто не мог. Лорденыш Каладин должен погибнуть. Но без сфер этой занозы Газ сделается мостовиком, потому что не сможет платить Ламарилу. «Буря в Преисподней!» – подумал он. Все равно что выбирать, от какой клешни ущельного демона хочешь погибнуть.
Газ продолжал наблюдать за командой Каладина. И тьма по-прежнему поджидала его. Словно зуд, который не унять. Словно крик, который все не умолкает. Покалывание и онемение, от которых никак не избавиться.
И так будет, видимо, до самой его смерти.
– Поднять! – заорал Каладин, бежавший вместе с Четвертым мостом.
Они подняли мост над головами, не останавливаясь. Бежать так, с мостом на вытянутых руках, а не на плечах, гораздо сложнее. Он чувствовал, как огромная тяжесть давит на руки.
– Вниз!
Те, что были спереди, отпустили мост и отбежали в стороны.
Остальные быстрым движением опустили мост. Он грохнулся на землю, царапая камень. Они заняли свои места, изображая, что сейчас будут толкать его через провал. Каладин помогал сбоку.
«Надо бы попрактиковаться с настоящей расщелиной, – думал он, пока команда завершала упражнение. – Интересно, какая взятка понадобится, чтобы Газ мне это позволил».
Мостовики, закончив тренировочный забег с мостом, смотрели на Каладина, измотанные, но довольные. Он улыбнулся им. Три месяца пробыв командиром отряда в армии Амарама, он научился тому, что похвала должна быть искренней и ее не следует сдерживать.
– Надо еще поработать над тем, как мы его опускаем. Но в целом я впечатлен. Две недели – и вы уже работаете вместе лучше многих команд, которые я тренировал по несколько месяцев. Я доволен. И горжусь вами. Ступайте, выпейте что-нибудь и отдохните. Мы еще один-два раза пробежимся перед дежурством.
Их опять послали собирать камни, но никто не жаловался. Он убедил людей, что таскание камней сделает их сильнее, а тем немногим, кому больше всех доверял, поручил собирать шишкотравник, бла годаря которому – хоть и с огромным трудом – продолжал покупать для мостовиков дополнительную еду и пополнять свои запасы медицинских принадлежностей.
Две недели. Две легкие недели, с точки зрения мостовиков. Всего две вылазки с мостом, и одна закончилась тем, что они опоздали на плато. Паршенди удрали вместе со светсердцем еще до их прибытия. Тем лучше для мостовиков.
Вторая же вылазка показалась всем не особо страшной. Двое убитых: Амарк и Кулф. Двое раненых: Нарм и Пит. Малая доля от того, скольких потеряли другие мостовые расчеты, но все равно слишком много. Каладин старался сохранять бодрый вид, пока шел к бочке с водой, брал ковш у одного из мостовиков и пил.
Четвертый мост утонет в собственных раненых. У них осталось тридцать здоровых человек и пятеро раненых, не получавших жалованья, – кормить их приходилось с доходов от шишкотравника. Считая тех, что погибли, они понесли потери почти в тридцать процентов за то время, пока он их защищал. В армии Амарама такие потери считались бы катастрофическими.
В те времена жизнь Каладина состояла из тренировок и переходов, которые иногда перемежались яростными схватками. Здесь битвы происходили постоянно. Каждые несколько дней. В таких условиях могла ослабеть – и ослабела бы – любая армия.
«Должен быть какой-то выход», – думал Каладин, болтая во рту теплую воду, выливая второй ковш себе на голову. Нельзя терять двоих каждую неделю из-за смертей и ранений. Но как им выживать, если их собственным офицерам наплевать на них?
Он едва сдержался, чтобы с досады не швырнуть ковш в бочку. Вместо этого передал его Шраму и ободряюще улыбнулся. Ложь. Но важная ложь.
Газ наблюдал, прячась в тени одной из казарм. Прозрачная фигурка Сил в виде парящего пуха шишкотравника порхала вокруг мос тового сержанта. В конце концов подлетела к Каладину, приземлилась на его плече и приняла облик женщины.
– Он что-то планирует, – сообщила спрен.
– Газ не вмешивается, – сказал Каладин. – Даже не пытается мешать с вечерней похлебкой.
– Он говорил с тем светлоглазым.
– Ламарилом?
Спрен кивнула.
– Ламарил – вышестоящий офицер, – пробормотал Каладин, пока шел к тени, которую отбрасывала казарма Четвертого моста.
Он прислонился к стене, поглядывая на своих людей возле бочки с водой. Теперь они хотя бы общались. Шутили. Смеялись. По вечерам вместе выпивали. Буреотец, он и не думал, что будет радоваться, когда те, кем он командует, отправятся пьянствовать.
– Мне не понравились их лица, – сказала Сил, сидевшая у Каладина на плече. – Мрачные. Как грозовые тучи. Я не слышала, о чем они говорили, – слишком поздно их заметила. Но мне они не нравятся, особенно этот Ламарил.
Каладин медленно кивнул.
– Ты ему тоже не доверяешь? – спросила Сил.
– Он светлоглазый.
Этого хватало.
– Значит, мы…
– Значит, мы ничего не будем делать, – отрезал Каладин. – Я смогу лишь предпринять ответный ход. А если потрачу все силы на тревогу о том, что они могут устроить, то не сумею решить проблемы, которые сейчас гораздо важнее.
Он не стал говорить вслух о том, что тревожило его по-настоящему. Если Газ или Ламарил решит, что Каладин должен умереть, он вряд ли сможет как-то им помешать. Да, мостовиков редко казнили за иные преступления, нежели отказ бежать с мостом. Но даже в «честном» войске Амарама ходили слухи о фальшивых обвинениях и подтасованных уликах. В недисциплинированном, едва управляемом лагере Садеаса никто и глазом не моргнет, если Каладина – раба с клеймом «шаш» на лбу – подвесят по какому-нибудь расплывчатому обвинению. Они бросят его умирать во время Великой бури, умыв руки, и заявят, что Буреотец сам решил его судьбу.
Каладин выпрямился и пошел к той части склада, где работали плотники. Ремесленники и их подмастерья старательно выстругивали длинные заготовки для копий, мостов, столбов или мебели.
