думал, что хоть Грифон, хоть Лев еще в состоянии собрать столько людей.
Правда, с лошадьми у них дела обстоят хуже. Кавалерия составляет не
больше десятой части всего войска.
— Лошадей разводить надо, — со знанием дела заметила баронесса. -
Это только люди сами плодятся.
Мы ехали не слишком быстро (по кавалерийским, а не пехотным меркам)
— Эвьет, конечно, хотелось бы настигнуть вражеское войско поскорей, но я
щадил Верного, вынужденного везти, помимо двух всадников, еще и наши
обильные съестные припасы. Прошло, должно быть, не меньше четырех часов,
прежде чем мы добрались до следующего места стоянки грифонской армии.
Здесь лангедаргцы, очевидно, делали привал в середине дня — он был,
естественно, многократно короче ночного и оставил заметно меньше следов.
Одним из самых примечательных, однако, оказался свежий земляной холмик с
косо воткнутым в него крестом из двух связанных веревкой суковатых
палок. Крест указывал, что это кто-то из армии, а не попавшийся ей на
пути бедолага. При желании я мог бы разрыть могилу и сделать вскрытие,
но я вполне представлял себе причину смерти и так. Когда сорок тысяч
человек гонят по жаре ускоренным маршем — а Карл явно не был настроен
щадить своих людей в ущерб скорости — неудивительно, если у кого-нибудь
из них отказывает сердце. Удивительно скорее, что такой нашелся всего
один. В другой ситуации я бы поставил скорее на драку, но едва ли при
переходах в таком темпе у солдат сохраняются для этого силы и желание.
Можно было ожидать, что еще через четыре-пять часов (с учетом того,
что нам тоже нужен привал) мы доберемся до места следующей ночевки
грифонцев, а на закате — до места их очередного дневного привала. К
этому моменту нас от них отделял бы один полудневный пехотный переход.
Но вышло иначе.
Местность, на протяжении всего этого дня пути остававшаяся плоской,
как стол, вновь начала обретать третье измерение — не столько, впрочем,
бугрясь отдельными холмами, сколько вздымаясь и опускаясь длинными
пологими волнами, протянувшимися с севера на юг; дорога то взбиралась
вверх, то снова шла под гору. Хотя уклон нигде не был большим, для
пешего путника, вынужденного шагать много часов, такой рельеф
довольно-таки утомителен, да и для лошади в общем-то тоже, особенно если
она запряжена в тяжелую повозку; Верный, впрочем, свободный от всяких
повозок, шагал хорошо и не выказывал признаков усталости. Куда больше
меня беспокоило то, что каждый такой подъем загораживал обзор, и за
любым перевалом могли поджидать малоприятные неожиданности; я велел
Эвьет внимательно наблюдать за дорогой на предмет обнаружения каких-либо
свежих следов. Пока, впрочем, ничего подозрительного не попадалось, и
все же, подъезжая к концу очередного подъема, я сбавлял темп и внутренне
готовился к тому, чтобы при первом признаке угрозы резко развернуть коня
и скакать назад.
Было, должно быть, два с чем-то часа пополудни; дорога в очередной
раз пошла на подъем. Судя по времени, как раз где-то в этих местах
грифонцы должны были встать на ночлег накануне вечером; я полагал, что,
поднявшись на гребень земляной волны, мы, скорее всего, сможем увидеть
их покинутую (как я очень надеялся) стоянку. Но, когда мы с очередными
предосторожностями чуть ли не крадучись въехали на перевал, то увидели
нечто иное.
Лес кончился, словно обессилел, взбираясь вверх; с восточной
стороны гребня его уже не было. Перед нами раскинулась широкая долина,
противоположный край которой распадался на отдельные пологие холмы. По
дну долины тянулась дорога — скорее всего, та самая, что вела на север
от Ра-де-Ро. К этой дороге севернее и южнее от нас лепились несколько
довольно крупных селений; судя по дымкам над некоторыми трубами, они
избежали жуткой участи своих западных соседей.
Чего нельзя было сказать о десятках тысяч трупов, устилавших дно
долины прямо перед нами.
— О боже… — только и пробормотала Эвьет, забыв о своем намерении
избавиться от неподобающих атеисту выражений. Сверху это напоминало
грязный, изодранный ковер тошнотворного бледно-розово-желтого цвета.
Большинство трупов были раздеты — лучшую добычу, должно быть, собрали
победители, прочее разобрали крестьяне из окрестных деревень. Теперь
мертвецами занимался третий эшелон мародеров — вороны и стервятники.
Кое-где на фоне бледного человеческого мяса резкими цветными кляксами
выделялись трупы лошадей, но их было немного.
— Сколько же их здесь… — тихо произнесла Эвелина. — Тысяч
пятьдесят, наверное?
— Как минимум шестьдесят, а скорее, еще больше… Кто бы здесь ни
вышел победителем, они явно не хоронили даже своих. Если, конечно, после
такой бойни вообще уместно говорить о победе.
Я окидывал взглядом сцену побоища и окрестности, пытаясь понять,
что здесь произошло. Грифонцы подошли сюда к исходу дня; обычно в таких
случаях враждебные армии становятся лагерем и ждут утра, чтобы начать
сражение. Но нигде с нашей стороны долины я не видел следов грифонского
лагеря. Стало быть, Карл бросил свою армию в битву прямо с марша, едва
перестроив из походного в боевой порядок. Ну, может быть, дав отдохнуть
им самую малость — но на настоящий отдых близящиеся сумерки времени не
оставляли. На такой жест после нелегкого дневного перехода командующий
мог пойти только с отчаяния. И повод для отчаяния у него, очевидно, был
— он понимал, что время работает на Йорлинга. Если бы бой был отложен до
утра, за ночь Лев мог бы получить подкрепление. Надо полагать, ту самую
армию Рануара — не до самого же Нуаррота она отступила! Нет, она,
очевидно, отошла лишь до дороги, разрезающей лес на юге (мы пересекли
эту дорогу незадолго до того, как встретили армию графа — у ее
перекрестка стояла "подозрительная деревня", где нам неудачно
присоветовали трактир), и дальше огибала с юга тот самый лесной массив,
мимо которого грифонцы прошли с севера. Путь Рануара получился длиннее,
и граф не мог опередить Карла и соединиться с основными силами до
подхода противника. Или все-таки мог? Тогда, возможно, первыми атаковали
йорлингисты, чтобы не дать врагу отдохнуть: у них усталыми после
перехода были только рануарцы, а у лангедаргцев — вся армия… Нет,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
