чуть приоткрытой, чтобы можно было разговаривать. В дверной просвет видно, как падает на зеленоватую плитку пола халат, мелькает рука, банное полотенце упархивает с крючка куда-то в невидимую глубину.
Поднимаясь с корточек, недоумённо потираю ладонь пальцами, хмурю брови… Далась мне эта лужица! Это всё Африка! На родине СПИДа к женщинам относишься с таким же подозрением, как к забытому на сидении автобуса пакету, в котором что-то тихо и неумолимо тикает. В экипаже дежурная шутка по этому поводу завелась: «Артём, домой вернёшься, будешь кидаться на всё, что движется». С юмором у парней вроде порядок, но с этой шуткой явно тупят.
– Ну а где мне жить? – кричу в ответ. – Это же моя квартира.
– Я так поняла, что вы живёте в другом месте и будете приходить только за платой.
Придирчиво приближаю лицо к зеркалу, провожу пальцами по небритой щеке. Африканский загар на фоне шарфа и куртки-аляски выглядит нелепо. На шаг отступаю от зеркала, пытаясь разглядеть себя в полный рост. Скептически клоню к плечу голову… Спохватываюсь, что затянул с ответом, кричу в приоткрытую дверь:
– Не переживайте, я ненадолго. Скоро обратно в Африку.
– В Африку?
Вместо ответа разматываю шарф… В неё «родимую», хотя с детства предупреждён: «Не ходите дети…»
А как не ходить? Профессия такая – лётчик. Второй пилот, работа по найму. Начинал ещё в те времена, когда всем казалось, что Африка – золотое дно. С тех пор хлебнул приключений, и каждый год собираюсь с чёрным континентом завязать, но в этом «собираюсь», кроется моё постоянство.
– Денис не сказал, что я работаю за границей?
– Нет, не говорил.
Мы на время замолкаем, – она, судя по звуку, пытается утихомирить падающие по принципу домино аэрозольные баллончики на полке; я, повесив куртку, оглядываю прихожую.
Спальня манит широко раскрытой дверью. Не «прилизанная» к приходу гостей комната лучше подъездной сплетницы – не приврёт, не приукрасит, и раскодировать как в случае с водой ничего не надо – всё открытым текстом.
Аккуратная стопка учебников приютилась на прикроватной тумбочке, в углах не видно привычного пыльного войлока. Шторы, обычно висящие на трёх-четырёх прищепках из десяти – строги и расправлены. Поперёк кровати ждут выхода хозяйки из ванной аккуратно сложенные джинсы, короткий свитерок, лифчик.
Слишком чинно всё для этой комнаты, которой привычнее видеть джинсы на полу, а лифчики где-нибудь на люстре или на трельяже.
Сколько женщин прошло через эту квартиру, пока я пропадал в Африке, гадать не буду. Уезжая, я оставлял ключи друзьям-одноклассникам, у которых, как на подбор, браки вошли в фазу застоя. Из короткого разговора с Денисом знаю: месяц назад жёны накрыли здесь один из мальчишников и, раз уж, путь сюда заказан, парни решили сдать квартиру, чтобы не пустовала. Меня не спросили, хотя идея правильная, – для квартиры лучше, когда в ней кто-то живёт.
– Условия у меня не самые лучшие для девушки, – кричу через плечо. – Ремонта в этой квартире лет десять не было. Некогда заниматься, – я всё наскоками.
– Ничего, у нас в райцентре похуже видела. Я здесь у тётки жила. Потом дочка её, сестра моя двоюродная, с мужем развелась, – ответный крик девушки искажён кафельной пустотой. – Двушка, развернуться негде, а у сестры двое детей. Пришлось срочно квартиру искать. После первого сентября, когда наезжают студенты, это почти безнадёжное дело, а тут ваше объявление в газете увидела.
Голос смолкает. Оглядываюсь – девушка стоит на пороге ванной, глядя мне в спину. Впервые вижу её лицо целиком: влажные волосы зачёсаны назад, отсутствие макияжа подчёркивает свежесть кожи, едва приметные веснушки на носу придают лицу особое очарование. Карие глядят, не одобряя, и только тогда до меня доходит, что бесцеремонно разглядываю комнату чужого человека. Женщины.
– Извините, – отталкиваюсь плечом от дверного косяка, понимая, что статус хозяина квартиры нисколько меня не оправдывает. – Я напугал вас своим появлением.
– Да, как-то неожиданно получилось.
– Давайте на «ты». Меня Артёмом зовут.
– Катя, – представляется она и проходит в спальню, закрывает за собой дверь.
Через полчаса, когда я разобрал дорожную сумку и сварил кофе, из спальни выходит совсем другой человек. Тонкий умелый макияж делает её старше, строже, недоступнее, а вместе с веснушками под тонирующим кремом исчезает то очарование, которое в секунду сделало её такой близкой, будто мы были знакомы тысячу лет. Осталась только голая красота линий, – холодная как детская картинка-раскраска, которой ещё не коснулись цветные карандаши.
– Кофе? – Отогнутым большим пальцем показываю за спину на кофейник.
– Нет. – Она испуганно мотает головой, идёт к вешалке, снимает с неё короткий белый пуховик. – Тороплюсь.
Помогаю девчонке одеться и вместо того, чтобы сразу закрыть за ней дверь, долго слушаю стук её шагов в промёрзлой пустоте подъезда, соседскую перебранку где-то на верхнем этаже, шум воды, лавиной падающей в канализационную трубу.
Возвращаюсь на кухню, бочком сажусь на подоконник. За окном чёрно-белое кино городской зимы: покрытые ноздреватой коркой сугробы, грязные полосы сдобренных песком тротуаров, небо цвета сухого асфальта. Мороз прихватывает, пятнает окно, делая его похожим на залапанные липкими детскими пальцами бабушкины очки. Заоконный градусник – будто в тумане. Ртуть ёжится, уползая под десятку, череда пасмурных сосулек опрокинута острым вниз.
Квартирантка стоит у подъезда, зябко поводя плечами, пряча руки в карманы пуховика. От детской площадки к ней неуклюже бежит парень, поскальзываясь и взмахивая руками. Девчонка смеётся, скользит на встречу, белые дымки их морозного дыхания встречаются. Хэппи энд. Конец фильма.
Спрыгиваю с подоконника. Пора и мне на традиционную встречу с друзьями. Всё как обычно: Артём вернулся, Артём ставит!
Денис приехал в клуб уже навеселе, и через час был вдрабадан, даже поговорить не успели. Остальные – на коротких поводках: ещё не заглажена вина перед жёнами. Пили мало, разъехались непривычно быстро. Кто-то Дениса домой повёз, кто-то отмазался сверхурочной работой.
К двенадцати я уже дома. Квартира пуста, только тонкий аромат парфюма напоминает о квартирантке. Вечер отдаётся привкусом водки и коньяка, размытыми образами девиц, обнимающих ногами никелированный шест, фантомами клубной музыки, по-инерции всё ещё долбящей в темечко. Но всё это где-то далеко на заднем плане, а мысли в который уже раз возвращаются к квартирантке.
Нет, Африка становится вредной для меня.
Смартфон назойливо жужжит в кармане джинсов. Голос охрип от бесконечных попыток перекричать вибрацию динамиков, и я по инерции кричу в прижатый указательным пальцем к уху смартфон, убеждая жену Дениса:
– Лен, ну ты чего? Мне не веришь?! Зуб даю – со мной он был. Тихо посидели, пивка попили…
Кочую из кухни в коридор, слушая истеричные нотки телефона и пытаясь вставить слово:
– Да! И водки тоже! Ты же сама понимаешь – как без этого… Нет, Лен, что за глупости… Почему кондиция разная? Это у меня просто голос твёрдый, а сам я тоже еле на ногах держусь… Да, говорю тебе,
