ЭПИЗОД
За каждый куст, канаву — бой.Уж много дней —Одно лишь — бей!Рвутся вперебойПод пулеметный град.Маршрут прямой:— Петроград.Станции с грудамиВывороченных шпал,Впереди и вокруг дымитОгненный карнавал.Усталый, грязный, давно не бритый,Мимо горящих сел,По дорогам, взрывами взрытым,Он батарею вел.Бинокль — в левой, в правой — стэк,И прочная в межбровьи складкаСверлит из-под тяжелых век,Как у борзой взгляд перед хваткой.Без двухверстки места знакомы,Все звериные лазы в лесу,Все быстрей к недалекому домуКрылья прошлого сердце несут.За шрапнельным дымком к колокольне.Не забывшей простой его свадьбы,А оттуда тропой богомольнойК затерявшейся в кленах усадьбе.Взяли мост.И опять — приказ прост:Первый взводШагом марш — вперед.Где за горкой — лощина, —Мать когда-то встречала сына,А теперь, как злой пес, — пулемет.Знать, родной растревожили улей.Если острыми пчелами — пули.Стой! С передков! — Давно готово.Иль позабыл привычное он слово?Переломились брови криво —— На карту все, — мое не тронь? —И, как всегда неторопливо:Прямой наводкою… Огонь!
Октябрь 1923 «Своими путями». 1924. № 1–2
КОННИЦА
Как по площади пройдешь ты серединоюЛегкою стальной пружиною —Перебойный цок подков,Клочья пены с мундштуков,Кони-лебеди — поджары,А штандарты славой стары,Дерзкие хлестнут фанфары,Тонконогие запрядут,Проплывая ряд за рядом, —Раскрасавица, царица конница,Красоте твоей кто не поклонится!
Уже бранными пошла полями, Дорогами пыльными… Похрустывая трензелями, Стежками шьет сильными. Не гостьей паркетною — коршуном Мелькнула в селеньи заброшенном. Все круче стремит, все напористей Беззубой навстречу, без горести! Пред тугокрылой птицей-конницей С опаской кто не посторонится, Кто встанет на дороге?! Одна лишь… Многих, многих, Последний перервав галоп Косою, — на земь… Скомкает… Не перекрестит мертвый лоб Рука девичья, тонкая… От края до края — рокотом… Брови сдвинуты, как в церковь идут. Обвалом находит — грохотом… Сжались плотно, в ивовый жгут. Рыси прибавь! Или не видишь, Господи — От гранат земля оспою Взрыта, ряба…Вот первые — уже поют, Зачмокали…Взметнулась соколомИ по жнивьюВдруг — лавоюЗа смертью и за славою!..Как гневный демон —На огненную стену,Всесокрушающими потокамиИ — наотмашь, с наскока Рушь!Смертоносная несется конница.Вражья голова — покойница!
«Воля России». 1925. № 11
НА ВОКЗАЛЕ
Дебаркадер. Экспресс. Вагон и — Вы.Не опуская головы,В упор глаз в глаз,На Вас смотрю, на Вас.Вы за щитом — мы не одни.Сейчас не должен дрогнуть рот.Ну, а потом… Потом один все дни.Один в норе, как крот.Все просто так: была игра.Потом — всю жизнь на стол.Не приняла. Я не ушел.Теперь — конец, и впереди — дыра.И Вам спокойных уж не знать дорог, —Зарвавшийся не я один игрок.И вот: недвижный, тусклый взгляд лови,Кольцом из трубки задави.Ведь все равно, когда вот так глядят,Не возвращаются назад.Вы не придете, знаю, никогда.И мне огромные глазаТащить через года.Свисток. Ну, воля, напрягись!Сейчас не должен дрогнуть рот.Спокойнее. В глаза — не вниз,Быть может, я и не банкрот?Ведь стоит и впереди — безбрежность,Ведь порвалась одна лишь нить.И кто сказал, что я могу любить,И кто сказал, что у меня есть нежность!
«Своими путями». 1926. № 12–13
Вячеслав ЛЕБЕДЕВ*
КРОВАВАЯ РОЗА
В осаде Йорк… И гром, и пламя…Бой с «Алой розой» — страшный бой!Но Белой, Йоркской, розы знамяЕще трепещет над стеной.
Все ближе враг… Его угрозе Слабей противится боец… Конец прекрасной «Белой Розе», Ее защитникам — конец!
В покое дальнем тихо лежа,Забылся рыцарь — весь в огне.Шлем с белой розою у ложа,И щит и панцирь — на стене.
Ловя его несвязный лепет, Графиня юная под ним, Вся — сострадание и трепет, Челом поникла молодым…
Вдруг — «Замок взят!» — зловещим крикомЗвучит у входа… «Замок взят!..»Глаза графини в страхе дикомНа розу рыцаря глядят…
«Наш белый цвет! Клянусь святыми! Что делать мне? Погиб больной!..» А роза Йоркская пред ними Все ярче блещет белизной.
Уже в соседнем коридореШаги; тяжелые шаги!Дрожа, с отчаяньем во взореГрафиня шепчет: «А, враги!
Кинжал! Кинжал! Зови к ответу, Зови меня, Спаситель мой! Один удар — и розу эту Окрашу кровью молодой…»
Движенье… крик… — и кровь каскадом…Румянцем розу обожгло —И забелело с нею рядомГрафини мертвое чело.
Но сколько крику, стону, грому! Враги вошли… И, сжав палаш, Ланкастер сам идет к больному — Взглянул на розу… «Это наш!..»
«Чтец-декламатор». Берлин, 1922
МАРТ
У промокших дорожек сада,Где туман и вороньи крики,Ах, как были б деревья радыВкруг себя закружить повилики!И по ветру, качая, качаться,Греть на солнце зеленую спину,За мечтами, что только снятся,Ветви в небо блаженно закинув.…Кроткий март, голубой и талый,Расплескал по дорожкам лужиИ повесил на запад алыйЗанавески из белых кружев.И под звоны тягучей капелиЭтой влажной весенней ночьюОстрый запах разбухшей прелиРазорвет мое сердце в клочья……И в саду, и в полях за садом,Когда месяц встанет на страже,— Чей-то след с моим следом рядомНа песке паутинкой ляжет.
«Студенческие годы». 1923. № 1
УТРЕННИЙ УДОЙ
У мохнатых, нахохленных елей,Под крышею из черепиц,Предвесенние эти неделиПроживу, не подняв ресниц.И, забыв о вечернем горе,По ночам, когда сон и лень,Мое сердце — петух на заборе,Выкликает с Востока день.
По песку, после ночи рыжему,Утром солнце погонит коров.…Я всю нежность из сердца выжмуДля предутренних тихих слов.И, звеня голосами невнятными,От весенних своих щедрот,Всю зарю золотыми пятнамиПо земле расплескает восход.И о том же веселым гомономЦелый день переклики галчат,И ночью под месяцем сломаннымМолоточки под сердцем стучат…Для кого же любовь выковывать,Распылять золотым дождем, —Если даже только от словаТрепет крыльев в сердце моем.
«Студенческие годы». 1923. № 2
ОКНО, РАСКРЫТОЕ В НОЧЬ
