от холода, веявшего от стен и её взгляда, передернула плечами. Вместе с камеристкой, они насильно пытались поднять её из кресла и перенести в кровать, но Анни забилась в беззвучной истерике и замотала головой в знак протеста. Её оставили. Тогда подруга присела перед ней на коленки и долго разговаривала с ней, как с ребенком, в конечном счете осознавая, что слова летят в пустое пространство и рассеиваются в нем как дым. Устав от бесплодных попыток пробудить в Анни хоть искорку жизни, она сама расплакалась и решила ночевать в этом доме до тех пор, пока не увидит, что её единственная подруга возьмет в рот хоть крошку хлеба и проявит хоть малейший интерес к окружающим людям. Потому что, Хелен казалось, что её подопечная даже не осознает, что к ней подходят люди и не узнает их, находясь в глубоком шоке, по понятной причине, но столь долго, и как бы это не спровоцировало нервную болезнь!
Ее накрыли теплым пледом и разожгли камин. Анни была как замерзшая, в одной и той же позе и глядя в одну и туже точку. Все решили бы, что она тронулась умом, но когда кто-то, каким-нибудь словом изредка привлекал её взгляд к себе и своим словам, то глаза смотрели осмысленно, только всем казалось, что она где-то далеко, не здесь, в другом, не понятном никому мире. И Хелен билась в бесплодных попытках вернуть её из того, не понятного никому мира. Она приказала постелить себе в соседней комнате и широко открыть двери, чтобы слышать все из комнаты, где в одном и том же положении, сидело безжизненное тело. На завтра она твердо решила разыскивать для подруги врача. С её неадекватным поведением надо было что-то делать! Было бы лучше, если бы она рыдала, билась в истерике, но только не уход от происходящего. От света, людей, еды, друзей.
Вечером камеристка провела в теплую от горевшего в камине огня, комнату, князя Артура Войцеховского. Он не знал, что будет говорить. Когда же он увидел в глубоком высоком кресле, тоненькую, безжизненную фигурку белокурой женщины, на лицо которой огонь бросал тени, и на нем признаки жизни выдавали только алые губы, у него перехватили дыхание нервные спазмы и второй раз в жизни он почувствовал, что может плакать. Он, мужчина, который не знал, что такое слезы! Он был не растерян, он был прибит навалившимся на него грузом ни принятия произошедшего. Вся комната была пропитана флюидами застоя энергии, горя и утраты самого ценного для человека в жизни — его дитяти.
Подойдя близко к безжизненной фигуре, он на некоторое время вынужден даже закрыть глаза, чтобы не показать накатившихся слез и неимоверной силой воли взять себя в руки. И четко осознал, что какие бы слова не были произнесены, они только суть — пустота! И ни одно слово не будет иметь ни силы — ни смысла!
Постояв немного, он пододвинул к камину другое кресло и сел совсем рядом. Тогда Анни подняла на него свои потухшие глаза, долго-долго, не мигая смотрела — он видел, что из глубины, запутанных мрачных дебрей, как из темной чащи, из глубины её глаз, вперед продирается тонкий лучик света, жизни и вот только сейчас в них затеплилась жизнь. Она свозь серую, плотную пустоту, глядя через глаза в его сердце, стала чувствовать пробивающееся извне, к ней в сердце, тепло, которое было всегда, когда она сидела на руках своего отца. Она, словно вытягивала это тепло от любящего её человека. И в безжизненную холодную пустыню, в которой она находилась, стал проникать слабый свет. Ей так захотелось протянуть к нему свои руки, ей так побыстрее хотелось шагнуть в этот поток и окружить себя защитой от боли. Но потянувшись, ей не хватило сил подняться с кресла. Тяжесть потерявшего силы тела придавало к бархатной спинке, кисти рук повисли с подлокотников. Он понял её порыв, и сам действуя интуитивно, взял её под мышки — она услышала просьбу — Обхвати меня за шею! — рывком, вырвал из объятий этого глубокого кресла. Но она безжизненно повисла на его руках.
Князь, удержав тяжесть обмякшего тела, сильно прижал его к себе и рукой пригнул голову на свою грудь, запустил теплые пальцы ей в волосы. И у неё, наконец-то, из глаз полились слезы, безмолвно, тихо. Как вода, только бесшумно.
Хелен порывисто подбежала, он услышал её быстрые слова:
— Князь, умоляю, перенесите её в постель. Она же уже два дня сидит в одном положении, так худое может случиться!
Легко, как игрушку, он подхватил её на руки и понес в спальню. Спешно — спешно расстилали постель. Он осторожно положил её на шелковую простынь. Анни закрыла глаза, из них струились слезы — а Хелен продолжала говорить:
— Слава, деве Марии, пусть лучше плачет, нельзя в такие минуты молчать, это опасно для здоровья, а она молчит, и никто не может добиться от неё ни слова.
Он вопросительно посмотрел на женщину.
— Может врача? — спросил.
— Да, да, врач будет. Мы даже из Австрии пригласили, он знаменитый психотерапевт. Но будет только завтра.
Артур рукой коснулся щеки Анни, провел по растрепавшимся кудрям. Она больше распахнула глаза, и он прочел в них застывший ужас! Ужас навалившегося горя и незнания, где найти спасения, ибо боль души не знает средств избавления, она выжигает силы, огонь, веру, надежду, смысл существования в этой жизни! Ты четко знаешь, что кричать бесполезно, стонать бесполезно, хватать руками воздух — бесполезно и все бесполезно, и жить бесполезно, и испытываешь только одну, неизменно ощутимую эмоцию — желание не быть, не жить, ни видеть, ни слышать, ничего не ощущать. Просто жить дальше неистово больно! А где же найти спасение от этой боли?
— Можно, я буду рядом? — осторожно спросил он. Ему хотелось избавить её от этого ужаса, заслонить, как от надвигающегося поезда! Подставить свое сердце под надвигающуюся адскую машину.
Но она медленно закачала головой, отрицая его порыв. Её рука медленно поползла вверх, и на своей руке он почувствовал ледяные, слегка дрожащие пальцы, силящиеся взять его руку в свою. Потом она произнесла, странные, но принятые сердцем всеми, находившимися в комнате, слова:
— Мне ничего не поможет… Все бесполезно… Мне ничего не поможет… ничего. — И Хелен тихонько заплакала в платок,
