семьи и потомков, которые смогут оценить по достоинству оставленное им наследие, то цели меняются и остается одно — приобрести эту семью. Здесь все сложнее, так как духовный мир не подвластен человеку в той степени, в какой ему хотелось бы. Любовь не управляема, не планируема и не целесообразна. Она дама — коварная, изменчивая, покоряющая и властвующая. С одними дерзка и сумасбродима. С другими добра и ласкова, с третьими — мучительна и унизительна, с четвертыми игрива и непостоянна, с пятыми — жестока и недоступна. У неё столько лиц. И ей может противостоять воля человека и разум, её можно лишить власти над собой, но игнорировать её никак не получиться.
Войцеховский уехал в скором времени в Америку. Но вернулся оттуда быстро. Узнав, что графиня фон Газейштард также находиться уже в имении, направился в свой охотничий домик. Второй раз он направил письмо Анни фон Махель с просьбой увидеться и приехать к ней.
Посыльный вернулся ни с чем. Князь заволновался, не ожидая такого, все ли в порядке с женщиной? Ему доложили — в порядке: стала выезжать с дома, занимается какими-то делами, её часто видят на производстве.
Его не удовлетворил «не ответ». Но дела требовали его присутствия на производстве. Управляющий и его главный инженер — господин Истван заболел, а только на него князь мог полностью положиться. Рабочие выказывали недовольство повсеместно, а не только у него, как работодателя. Десяток самых активных и прогрессивных разнорабочих, а также сталеваров, прокатчиков, машинист и плотник выдвигали идею создания на заводе — профсоюзов, которые защищали бы их интересы и вели переговоры с самим хозяином о получении дополнительных оплат и принятия их претензий, требований, разрешения спорных вопросов. Благо для них на слуху был большим соблазном металлургический завод госпожи фон Махель. Они не понимали, почему им нельзя воспользоваться правом бесплатного медицинского обслуживания, сокращения рабочего дня, а уже определение своих детей под присмотр квалифицированного для этого персонала— они вообще трактовали как великое благо. Лидеры из их среды попросили назначить время встречи с хозяином завода. Князь Войцеховский с должным пониманием принял их просьбу. В 12 часов по полудни, он вел разговор с ними в своем кабинете. Требуется сказать, что его все это, вообще последнее время мало занимало. Он не старался вникать в трудовые отношения у себя на производстве. Его беспокоила техническая и научная сторона всего процесса на предприятии. Он не интересовался ни организационными вопросами на заводе уже сейчас, хотя по началу старался вникать и в них, ни вопросами оплаты труда, ни дисциплины, ни какими-бы то ни было конфликтами. Для него эти вопросы были второстепенными, на его взгляд легко решаемыми и не заслуживающими его внимания. И сейчас, он планировал, что делегация его работников займет у него всего лишь минут десять, потому что ученный конструктор Донат Банки принес новые чертежи турбины, чтобы поделиться новыми идеями. Войцеховский, как глоток свежего воздуха хотел поскорее уже размять свой мозг.
Но его поведение и его мысли потекли совершенно в другом направлении, когда он лицом к лицу столкнулся с прожженными, обветренными лицами, воспаленными на них глазами. Пахнущие потом и табаком, закопченные и сутулые, перед ним стояли люди, которые даже и не имели представления о всех тех благах, которыми владел он, владел так обыденно и естественно, что совершенно не задумывался о существовании такой категоричной градации среди людей. Его взгляд, после лиц, сразу упал на их руки. Большие, разбитые, широкие, натруженные и его первым инерционным действием было — вызвать срочно в кабинет управляющего по кадрам Миклоса Дилси, которому он предоставил полную свободу.
Управляющий прибыл через двадцать минут, и князь потребовал его записывать каждую просьбу, высказанную сегодня его людьми. Миклос Дилси записал, но принял наступательную тактику в ответ. Он открыл свой коричневый, засаленный журнал и про констатировал по дням все факты нарушения трудовой дисциплины и обнаружения винного перегара еще с утра, не выветривавшегося за ночь у некоторых работяг. Это было записано с точностью по часам, там записывались фамилии и установленные факты.
Войцеховский хмыкнул. Прошелся в зад и вперед. Посмотрел в окно. И быстро принял решение. Миклос Дилси быстро записывал распоряжение хозяина, которое требовалось напечатать и огласить по предприятию, а также дать под роспись всем работникам.
Первое, на что он акцентировал внимание, так на дисциплину. За установленное нарушения более двух раз— работник подлежал увольнению. Но рабочий день сокращался на целый час, и поэтому приходилось организовывать четвертую рабочую смену. Зарплата всем работникам увеличивалась на 10 %, уменьшался перечень не значительных причин погрешностей в работе, за которые налагались штрафы. И работника запрещалось увольнять с работы, по причине его вынужденного прогула по болезни. На большие уступки Войцеховский не пошел. Люди его искренне поблагодарили и каждому из них, он по-хозяйски пожал руку. Он торопился. В его планах было отшлифовать снова, несколько покрывшуюся шероховатостями за время его отсутствия работу завода и отправиться к Анни, даже если она и не дала ему ответ. Его мучил вопрос — почему? Но он чувствовал в себе силы пройти все препятствия.
ГЛАВА 73
Прошел месяц после похорон Кристиана. Днем Анни сознательно загружала себя хлопотами. Вот теперь ей не обязательно было даже задумываться о том, устала она или не устала, она эти мысли просто игнорировала. Ей требовалось доводить себя каждый день до того состояния, чтобы вечером стоило только прикоснуться головой к подушке и сразу отключившись от всего, падать во мрак. Господин Буггати все понимал и принимал, но по опыту прожитых лет боялся, что такое рвение в работе надорвет её силы и унесет безвозвратно здоровье. Но она выбрала самый действенный способ продолжать жить, и он вызывал не только уважение, но и глубокое почтение к этой женщине.
Только по утрам, было особенно тяжело. Когда она просыпалась, её включение в реальность походило на резкий толчок, словно её выбрасывало грубо из сна и сердце сразу падало в кромешную бездну, как только начинал работать мозг. Ей от щемящей тоски и тяжести, которая как гири на руках и ногах, лежащей на сердце, хотелось выть. И она иногда выла. А однажды, она обнаружила, что к её не преходящей душевной тяжести, добавилось еще новое чувство — невыносимость пребывания в той обстановке, в которой она жила. Так в
