— Вот это да! — пробормотала Сонька, совершенно ошалев. Рахматулин выглядел не лучше.
— Привет, — донеслось из трубки, и Витька, опомнившись, заорал:
— Ты покойник, сука… — Из трубки слышались гудки. Рахматулин отшвырнул телефон и закружил по комнате. Сонька телефон подобрала, и мы замерли на диване.
Приставать сейчас к Витьке охоты не было.
— Шакал паршивый! — рычал он. — Ты не волк, а шакал… Я тебя из-под земли достану! — приговаривая так, он пинал Сонькину мебель — ей, не мебели, а Соньке, это вряд ли нравилось. Понемногу он выдохся и вспомнил о нас. Мы поглядывали в окно, там толпа собралась и милиция подъехала.
— Мне надо идти, — буркнул Витька и исчез, хлопнув дверью так, что треск пошел по всему дому.
— Дела, — вздохнула Сонька, — ему бы теперь свою задницу уберечь. А кто о наших подумает? Вся надежда на тебя, белокурая бестия.
— Вот что, узнай через справочное телефон фирмы «Евростиль».
— Глеба проверять будешь?
— Буду.
Вежливый женский голос спросил, что мне угодно, я ответила.
— Одну минуточку. — И через пару секунд:
— Извините, Глеба Григорьевича сейчас нет.
— И что? — спросила Сонька. — Трудится там Глеб?
— Вроде бы.
— Легче стало?
— Может, все ему рассказать?
— Решай. Мне он кажется сугубо положительным. Я правильно выражаюсь? Вообще хочется видеть рядом человека, способного вытащить нас из дерьма. От Витьки толку мало, с ним еще быстрее в ящик сыграешь.
— Мартышек жалко, — задумчиво проронила я.
— Кого?
— Охранников. Между прочим, их убили.
— Хорошо, что не нас. Мы в этой тачке тоже катались. Да… Ночевать у меня останешься?
— Останусь. — И тут до меня дошло. — Он же нас видел!
— Кто? — испугалась Сонька.
— Этот, как его… Оборотень… Он же сказал: передай трубку козлу, что слева стоит. Он же видел.
— Ты меня пугать завязывай…
Я бросилась к окну: пятиэтажки, двор, окна напротив…
— Какого черта шторы не купишь? — рявкнула я.
— А?
— Шторы на окна купи.
— Зачем? У меня третий этаж.
— А бинокль — в деревне?
Тут мне стало неловко за себя, за свою беспросветную глупость то есть, я махнула рукой и сказала:
— Ерунда… Где-то там сидит этот самый Оборотень и на нас поглядывает.
— Греточка, мы-то ему зачем, а? Страшно-то как, сидишь вот, дура дурой, ничегошеньки не понимаешь…
Мы обнялись с намерением зареветь, но звонок в дверь нас отвлек. На пороге стоял Глеб.
— Ну и способность у тебя, — покачала Я головой, — как всегда, не вовремя.
— Как Софья? Все нормально?
— Софья на диване сидит, а у нашего приятеля машину взорвали, в ней люди были. Вот так. А ты какими судьбами?
— Беспокоился, — пожал он плечами, — хотел тебя до дома проводить. Негласно.
Ждал в переулке. А тут милиция, суета. Испугался за вас.
— Позвонил бы…
— Решил, так быстрее получится.
— Номер квартиры соседи подсказали?
— Ага. Ты домой поедешь?
— Нет. Здесь останусь.
— У меня никаких дел, — опять пожал он плечами, — могу составить компанию.
— Идемте ужинать, — вздохнув, предложила Сонька.
Мы поужинали и попытались вести светскую беседу. Больше всех Глеб старался.
Истощив все темы, от кулинарных способностей Соньки до плохой погоды, он сделал пару кругов по комнате и остановился перед Сонькиным портретом. Спросил:
— Кто рисовал?
— Гретка. Черты обессмертила. Я помру, а черты останутся.
— Это правда ты? — удивился Глеб.
— Правда. Я одаренная натура. Творческая личность. Хочешь, твой портрет напишу?
— На это, наверное, много времени нужно?
— На портрет — да, а вот карандашный набросок — минутное дело. Сонька, где мое барахлишко?
Сонька извлекла из тумбочки бумагу с карандашами и принесла мне.
— Садись, Глеб.
— Ты серьезно? — удивленно спросил он.
— Конечно. Лучший способ скоротать время. Только очки сними, они ведь у тебя только для солидности.
Он взглянул на меня, помолчал.
— Фирма у нас с претензией, а у меня физиономия уж больно простецкая. Вот наш стилист и посоветовал.
— Сними, — сказала я. Он сделал это весьма неохотно, потер переносицу и взглянул на меня в упор. И я в его глаза взглянула, взглянула и поежилась: стилист, кто бы он ни был, поступил мудро, без очков лицо Глеба выглядело совершенно по-другому.
И я стала работать. Времени потратила гораздо больше, чем обещала. Глеб был терпелив, сидел задумавшись и почти не шевелясь. Наконец я закончила, швырнула карандаш и небрежно проронила:
— Все.
Сонька сунула нос, почесала за ухом и заявила:
— Ты б ему еще рога и хвост приделала.
Глеб взял рисунок, долго его разглядывал, потом поднял глаза на меня и спросил:
— Ты меня таким видишь? — Я пожала плечами. Он спокойно порвал рисунок и сказал:
— Извини. Это не портрет. И не набросок. Это твои черные мысли.
На следующий день мои черные мысли понемногу испарились. Глеб мне нравился, это приходилось признать. Поэтому, когда он позвонил на работу с предложением встретить меня, я обрадовалась.
Он ждал меня в машине, улыбнулся и сказал:
— Привет, киска!
— Я действительно похожа на твою Марго?
— Точь-в-точь. Она была очень красивой, умной и независимой кошкой.
— Я ей завидую.
— А как у нас сегодня с настроением?
— Настроение отличное. Ссориться с тобой совершенно не хочется.
— Значит, повезло. Давай ко мне на работу заскочим, минут на десять.
— Дела?
— Так, дельце небольшое. Кабинет мой посмотришь. В таком кабинете и без очков — делать нечего.
Мы въехали во двор особняка, построенного в начале века. Когда-то здесь помещался Дворец пионеров. Я сюда в танцевальный кружок бегала. Охрана при нашем появлении заметно подтянулась, мы вошли в здание. Хоть и говорят, что деньги не пахнут, здесь ими пахло, причем пахло явно большими деньгами. Я без особого интереса поглядывала по сторонам, тут мы вошли в приемную, где сидели три девушки. Они, как по команде, улыбнулись Глебу, а на меня уставились с любопытством.
— Глеб Григорьевич, — сказала одна из них, — вам Виктор Леонидович звонил.
— Я в курсе, — бросил Глеб и толкнул дверь с блестящей табличкой, на которой значилось: «Карелин Г.Г».
Кабинет производил впечатление, в обморок я не упала, но готова была согласиться, что это в своем роде шедевр. Глеб усадил меня в кресло и спросил:
— Сможешь подождать минут пятнадцать?
— Конечно.
— Если хочешь кофе…
— Нет, спасибо.
Он ушел и полчаса не появлялся. Я не скучала, устроив себе что-то вроде экскурсии. Дверь распахнулась, вошел мужчина, чрезвычайно демократично одетый для данного учреждения, он вроде бы что-то хотел сказать, но, увидев меня, растерялся.
— Извините, где Глеб?
Я пожала плечами:
— Обещал быть через пятнадцать минут.
— Ясно. Вернется, скажите — Валера заходил. — Я кивнула, и он удалился.
— Ничего, что я тебя ждать заставил? — спросил Глеб, вернувшись.
— Приходил молодой человек по имени Валера.
— Я его встретил.
— Ты меня специально сюда привез? — Он помолчал немного и кивнул:
— Конечно. Ты ведь звонила вчера?
— Почему непременно я?
— Больше некому.
— Немного странно, не находишь? Молодой свободный мужчина…
— Я ж рассказывал, киска, кто я и что я.
Было мало свободного времени. Теперь его много. Но что-то делать я уже разучился: например, знакомиться с красивыми женщинами. Если бы я слегка не задел тебя бампером, то и к тебе не рискнул подойти, просто не знал, как это сделать. Издержки профессии.
— Может, это и неплохо. Я страшно ревнива. Что ж, я убедилась, что ты здесь трудишься на ответственной должности. Мы можем ехать, или у тебя деда?
— Едем.
Мы покинули кабинет.
— Может, заедем ко мне? Посмотришь, как я живу, — предложил он.
— Нет, спасибо. Одной экскурсии на сегодня достаточно.
— Тогда, может быть, ты ответишь на один вопрос?
— Почему бы и нет?
— Ты была замужем?
— Не довелось.
— Почему?
— Это уже второй вопрос.
— Не похоже, чтоб не было желающих.
— Смеяться не будешь? — спросила я.
— Сама серьезность.
Я погрустила немного и призналась:
— Видишь ли, я никогда не была влюблена.
— Такого не бывает, — улыбнулся он, а я только плечами пожала.
Вернувшись домой, я решила позвонить Соньке. Весь день она меня не беспокоила, что выглядело противоестественным. Слегка озадаченная, я набрала номер и спросила:
— Эй, ты где там?
Сонька засопела, потом всхлипнула, а затем и заревела.
— Ты чего? — испугалась я.
— Славка нашелся.
Новость меня, если честно, удивила.
— Живой?
— Нет. Мертвый. Под мостом, на переезде. Засунули в какую-то трубу, забыла, как это называется.
— Когда нашли?
— Позавчера. Его мать звонила. Завтра похороны. — Сонька заревела громче.
