или писарь какое дело на обсуждение, и общество час-другой погалдит. Галдят человек десять одновременно, и каждый норовит перекричать другого. А когда вдосталь почешут языки первые охотники, говорить начинают самостоятельные хозяева. Этих слушают уже как решителен.
Старостино дело на сходе только подначивать.
— Стало быть, пять человек от нашего общества, — разъяснял Ваня приказ.
— Шутка сказать, пять человек под расстрел… — руками разводил Каштанов Михаил. — Кто это поедет на верную смерть?..
Говорили больше фронтовики, которые года по два, по три сидели в окопах.
Каштанов прибыл с фронта с лычкой на плечах. Ефрейтором прибыл.
— Ведь это ежели вникнуть, прямо издевка над обществом! — кричал он.
— Знамо, издевка, — поддерживали фронтовики.
— Нашли дураков каких! — орал Иван Бастрыков. — Так вот и отдали им на смерть пять человек.
Трофим Маврин одно твердил:
— Приговором надо решить: не признаем беленьких — и все… Сыновей им на убой отдавай!
Зорко следил Морозов за мужиками. Среди пензенских новоселов увидал он Елисея Бастрыкова. Говорил Елисей азартно, беспрестанно разводил руками. Но тихо говорил — не слыхать Морозову.
«Тайно смутьянничает», — встревожился Иван Николаевич.
— Елисей Данилов! — крикнул он. — Давай поближе к столу. Об чем ты там?
Елисей Бастрыков протискался вперед и смело заговорил:
— Так я понимаю, мужики. Тут приказ нам гласит поймать Отесова… А как его поймаешь голыми руками? Надо оружья нам требовать. Ведь с вилами не пойдешь на Отесова… Так что вот, мужики.
Фронтовики артельно поддерживали Елисея:
— Непременно оружья!
— Какое же содействие можем оказать, безоружные?
— Раз просят поймать, так давай нам винтовки! — зычнее всех орал Соловьев-кузнец.
Протискался к столу и Маврин.
— Приговором надо, приговором! — кричал он. — Не признаем беленьких — и кончено…
Ваня застучал по столу кулаком:
— Тихо все! Давай стариков послушаем! Нечего всем галдеть.
Со скамейки поднялся седобородый Клим Хоромных.
— Оборони нас бог от оружья, — начал он цедить сквозь бороду, — ибо сказано в писании: «Поднявший меч от меча да погибнет». Наше дело крестьянское, подчиненное. Раз требуют пять человек, надо послать…
— Вас вот и пошлем, стариков, — перебил Каштанов. — Расстреляют вас — и на мыло.
Мужики захохотали над шуткой Каштанова, потом опять стали выкрикивать:
— Непременно оружья требовать!
— Не признаем — и все тут!
Старик Хоромных махнул рукой и сел на место.
Иван Николаевич совсем забеспокоился: не оправдал Хоромных надёжи. А тут еще подозрительный человек попался на глаза среди толпища. С виду походил он на побирушку-бродягу, на горбу котомка, на голове шапка-татарка.
— Что за субъект? — показал на старика Морозов старосте.
В бытность старшиной Ивану Николаевичу часто приходилось задерживать бродяг-политиканов. Подозвал он старика к столу, начал допрашивать:
— Кто таков? Документ?
Старик, видать, не испугался.
— Странник я, — сказал он бойко, — в Иркутск вот пробираюсь… Одного сына в нашем городе прикантрамили беляки, а другой в тюрьме сидит в Иркутске… Того же дожидается…
— Политиканы, стало быть? — допрашивал Морозов.
— А кто их знает, — отвечал старик. — Севастьян, значит…
— Да ты не заговаривай зубы! — крикнул Морозов. — Документ давай!
Старик, согнувшись, опрокинул на ладони шапку, вытащил книжечку:
— Вот пашпорт. На!
— Ты, Иван Николаич, вроде как урядник, — вмешался в разговор Маврин. — Дело говорит старик, пущай толкует и дале.
— А чего, разве я неправильно говорю? — повернулся старик к сходу. — В России вот Советская власть…
— Андрон! — крикнул Морозов десятскому.
Десятский подлетел на носках.
— Бегом беги к старшине, — на ухо сказал ему Морозов. — Пускай идет с гостями…
— С милицией? — спросил Андрон.
Морозов кивнул головой.
Старшину с милиционером пришлось ждать недолго.
Только показались они из-за угла, Елисеи Бастрыков, кузнец Соловьев и старик с котомкой стали выбираться из толпища.
Мало кто и заметил, как они подались на зады: все уставились на милиционеров.
— Видать, милиции пьяны, — сказал кто-то.
— Опохмелились, — сказал Маврин.
Шли милиционеры заметно покачиваясь. И сразу как подошли к сходу, старший милиционер пошептался с Морозовым и забрался на стол.
— Приказ вам прочитали?.. — строго спросил мужиков.
Мужики молчали в ожидании.
— Два раза прочитали… — тихо сказал староста.
Захаров зашатался на столе, чуть не полетел.
— Перехватил трошки, — захохотали в толпище.
— Не сметь смеяться! — крикнул Захаров. — Вынь-положь пять человек!
— Протрезвиться бы надо! — крикнули из толпища.
Захаров затопал каблуками по столу:
— Вы мне не указ! Молчать!
Мир опять заволновался:
— Ишь урядник какой!
— Тащи его со стола!
Захаров выхватил из кобуры револьвер и, высоко подняв его, выстрелил вверх. Разом стало тихо.
— Это я в небо пальнул, — сказал Захаров, — а бунтовать будете — вас угощу. Понятно?
С резонным словом выступил старик Хоромных.
— Не бунтари мы, господин милиций, — сказал он, наклонив голову, — только не знаем, кого послать. Прикажите сами кого. Недоимщиков разве?
Мужики опять зашумели:
— Ишь чего надумал!
— Все мы недоимщики!
— На жребия давай!
Захаров потряс над головой револьвером.
— Тихо все! Кидайте жребий — и ладно!.. Обиды меньше! — крикнул он вперебой народу.
— Давай жребия! — кричали позади.
— Метнем!
Захаров спрыгнул со стола на скамейку.
— Нам некогда, — сказал он, — метайте жребий и отправляйте пятерых сами… А в случае чего — вот… — погрозил он револьвером.
Глава XVI
Что бы ни решал мир, Трофим знал, что решение это коснется его непременно худым концом. Все сельские повинности: гонщика нанять, сельскому писарю платить, дрова подвезти для школы — кому пустяки расход, а Трофиму в раззор. И уж давно махнул Маврин на мир рукой: все равно не одолеть на сходках богатеев.
О жребии на заложников подумал Маврин тоже по-своему: кому другому, а ему-то уж придется быть в заложниках. Как бы ни бросали жребий, ему все равно подсунут. В оба гляди — не заметишь, как подсунут…
Мужики заспорили, как кинуть жребий. Каштанов прямо охрип:
— Канаться на веревках — и кончено!
Иван Бастрыков поддерживал его:
— Верхняя рука по веревке — и баста.
И хотя опал уже Маврин духом, все же лез к присутствию:
— С покрышкой или просто?
— Известно, верхняя рука, — разъяснял Бастрыков.
— Ну не-ет, — загалдели мужики, — дом без крыши не бывает.
— Может, квитками лучше, мужики? — спрашивал староста. — А то другой вымеряет допрежь веревку…
— Жердью справедливей, — сказал Маврин, — веревка, она растягиста.
Ваня стоял за квитки.
— Нарезать квитков, сколько домохозяев, а на пяти квитках пометить смерть…
— Знамо, без обману! — крикнул кто-то спозади.
Круто разрешил спор дед Арсень:
— Коли на то пошло, мужики, то лучше уж на спичках. На квитки бумаги не набраться…
— Первое дело — серянки, — поддержали даже старожилы.
Дед Арсень пояснял порядок:
— Сколько домохозяев, столько спичек, а пять штук в чернила выкрасим…
— Кабы мухлевства не было, — тревожился Маврин.
Староста уже вынес спички из лавки.
— Целых тысяча, — положил он пачку на стол, — на всех хватит… — И начал вываливать спички
