стал он на словах перечить попу, а взял да с племяшем Минькой послал записку к амвону:
«Прошу прекратить агитацию здесь. А спор о партиях и политике перенесем на мир».
После обедни надо бы прихожанам по домам расходиться, а Бастрыков останавливает всех:
— Мы отцу духовному правду докажем! Обожди, мужики!
Фронтовики поддерживают Бастрыкова:
— Пущай сюда выходит попишка!
— Давай, отче, на народ!
Весь народ из церкви припрудился к сторожке. Бастрыков Елисей поднялся на крылец, размахался кулаками:
— Товарищи гражданы, мужики и женские… вот тут многие среди вас фронтовики… Не дадут они врать мне. Кто нас крестом благословлял на немца идти? Не они ли, долгогривые?
— Они! — кричат окопные.
— А еще кто? — спрашивает Елисей Бастрыков в азарте и сам же отвечает: — Золотопогонная свора нас посылала! Кадеты!
— Правильно! — поддерживают фронтовики.
Говорил, говорил Елисей Бастрыков про разные партии, а потом громко:
— А кто нас по домам распустил?
— Большевики! — орут окопные.
Тут показался на паперти сам отец Никандр. Гордо нес он свой посох. Посох что у архиерея — тяжелый, со змеей на серебряном набалдашнике.
— А почему наш батька против Советской власти? — крикнул Бастрыков.
Отец Никандр растолкал прихожан, к Елисею продвинулся. Посохом бьет о землю.
— Прочь от святого храма! Прочь, сатана!
Даже пена выступила у попа изо рта.
— Прочь! Прочь! Прочь!
Ударил три раза посохом о землю и чуть сам не повалился.
Кинулись старики, подхватили отца духовного под руки. А отец духовный беленится:
— К причастию не допущу! Богохульник! Анафеме предам!
— Анафемой нас не запугаешь теперь! Довольно, насиделись в окопах! — выкрикивали фронтовики.
Поп помаленьку начал утекать к дому своему.
Отступал он с грозными выкриками:
— Сгинет сатанинская власть! Сгинут богохульники-большевики!
Месяца через три восторжествовал отец Никандр: из города пришло известие — пала Советская власть. Волостной комитет Бастрыков распустил и сам скрылся.
Раза три приезжали милиционеры арестовывать его. Со временем забыли будто. Зимой Елисей стал уже открыто выходить на мир. К слову и не к слову при должностных лицах напоминал:
— У меня племяш Андрюха в белой гвардии…
Еким Рукосуев мало понимал в программах разных партий, да и не доверял им.
— Это вывески токо, — говорил он, — одна приманка…
Однако Елисея Бастрыкова уважал: когда тот в комитете был — льготы давал бедняцкому сословию. Недолюбливал Еким Бастрыкова только за то, что не почитал тот батюшку и не признавал святых.
Мимо церкви мужики прошли за Бастрыковым дальше, — видать, к волости торопятся.
«Может, старшина манифест привез, — подумал Екимка, — насчет набору».
Погодя чуть с того же курского края показались и сами новобранцы. Шли они тоже гурьбой, торопливо.
«Мобилизация, не иначе, — решил Еким и стал перебирать новобранцев. — Мавринов — раз, Шестачихи — второй…»
Среди новобранцев увидал Еким солдата. Слабоват, что ли, стал Еким глазами — никак не разглядеть ему личность солдата.
Когда уж близко подошли к церкви, понял наконец, разобрался: «Бастрыкова Ивана парень… Андрюха… ну да, он».
Снова скомандовал Екимка: «Кругом!» — ногу сменил. Уставился теперь глазами далеко за Ардаш-реку.
Высок правый берег реки, а с колокольни видать и правобережье хорошо.
И видит Еким Рукосуев пыль по тракту. Густая пыль, точно дым от пожара.
«Гоньбовой, — определил Еким. — С Ешиму, верно, милицейские катят».
Своей милиции в Ардашах не было. Порядки наводить наезжали милицейские из Ешима. Там район милиции — человек тридцать наберется всех милицейских.
Сменил ногу Еким, опять стал оглядывать улицу.
Все чужедеревенские богомольцы тоже потянулись за ардашевцами к волости. Мазаловские и перовские мужики и не доезжали до церкви, прямо сворачивали туда.
Не терпится Екимке, интерес большой — узнать, в чем дело, но обязанность… За всю службу еще не было случая, чтоб переставал он звонить безо времени. Покажется вот из дому поп, тогда и слезай.
А ешимский ямщик был уже на Ардаш-реке, на пароме. И ясно разглядел Еким седоков — так и есть, милицейские, при форме и вооружены.
«Кругом!» — скомандовал себе Екимка.
Теперь с курского края валила к волости ребятня. Бежали те вперегонки. С досадой посмотрел Екимка на поповский дом: дрыхнет еще поп…
Чаще стал менять ногу Еким — то к реке повернется, то к курскому краю.
Гоньбовой уже подкатил к самой волости. Три милиционера соскочили с ходка. Винтовки приняли наперевес и по лесенке бегом побежали в волость.
Потешнее всего стало Екиму над Андрюхой Бастрыковым. Только подъехали милиционеры к волости, выбежал Андрюха во двор. Кинулся на зады — преграда, прямо на высокий забор налетел. И вот на виду Екимки мечется парень по двору.
«Дурной, — поругал Еким, — не видит ворот».
Кое-как перемахнул Андрюха забор и через огород тетки Матрены подался к березнику. Так и затерялся меж деревьев из виду.
«В бегах парень-то», — смекнул Еким.
Глава XII
Никогда не набивалось в волость столько народу.
— А ну разойдись! — кричали милиционеры, протискиваясь вперед.
Гомон постепенно затих.
— Захаров! — пронеслось в толпище.
— Сам Захаров!
Славу пьяницы и самодура Захаров, старший милиционер, обрел по всему району.
— Оставить волость! — кричал он на мужиков. — Вали все к черту!
— Выходи давай, выходи! — расталкивали мужиков младшие милиционеры.
Народ повалил из волости вон.
Вскоре, запыхавшись, прибежал хозяин волости, старшина. За руку поздоровался он со всеми тремя милицейскими, поздравил с праздником.
— Что за Содом-Гоморра? — показал Захаров на бумажный мусор.
Старшина торопливо повел милицейских в свое присутствие. Закрыл плотно двери.
Через полчаса все четверо вышли. Старшина заметно повеселел лицом.
— Тут без бутылки не составишь акта, — говорил Захаров на ходу. — Надо опохмелиться.
Старшина повел милиционеров к себе. Сразу выставил он на стол четверть.
Как назло, самогон попался нечистый — из муки, смешанной с просяной. Одурели милицейские. Захаров совсем разошелся.
— Где народ? — бил он рукоятью нагана по столу. — Я их проучу с отесовцами якшаться! Подать сюда старосту!
Притащили старосту. Шапку снял он в сенках и, забыв перекреститься, подошел к Захарову:
— Что прикажете?
Захаров выскочил из-за стола, накинулся на старосту:
— Встать по правилам!
Подлетел и младший милиционер:
— Военную выправку имей!
В струнку вытянулся староста, жрать стал начальство глазами.
— Почему небритый, а? — закричал Захаров. Потом торопливо вытащил записную книжку. — Говори по порядку: кто в селе большевики?
Староста побледнел:
— Не могу знать…
— Говори! — крикнул Захаров.
Староста молчал. Колени его дрожали, дергалась губа. Вдруг Захаров боданул старосту головой в живот и пустился плясать. Затопал каблуками, будто гвозди забивал в пол.
Младший милиционер начал было наигрывать на губах плясовую.
— Не надо! Наизусть могу плясать! — закричал Захаров.
Наплясавшись, Захаров опять подскочил к старосте:
— Ты чего же это? Велено тебе сходку собрать, а ты бараном стоишь!
— Не приказывали
