class="p1">Санька поднес осколок к глазу — сразу все дома, деревья покрылись туманом.
— Ишь ты! — подивился он.
Лаврушке очень хотелось посмотреть в осколок, только знал он: даром ему не дадут. Потянулся рукой к стеклышку и заранее уж приготовился реветь.
— Хочешь, курноска, Москву поглазеть? — стукнул его Федька по лбу.
— Хочу-у-у! — заплаксивил Лавря.
Федька взял Лаврушку за уши, дернул было вверх, но Лавря так заорал, что Федька разом оторвал руки — будто обжегся.
А Санька уже успел разглядеть скилископ всесторонне.
— Небось это стеклышко просто, — робко сказал он.
— Не-ет, — хитро протянул Морозов, — это приблизительное стекло.
Санька почесал затылок, спросил:
— А сколько будет стоить?
— Десяток яиц, не менее, — решительно сказал Федька.
— Дороговато, — протянул Санька, — не под силу мне.
Рядились долго.
— Главно ведь, скилископ хороший, — говорил Морозов. — Ну да ладно, для тебя скощу малость.
Саньке очень понравилось название стеклышка, но он не надеялся правильно сказать.
— Товар, верно, что надо, но по моему карману дороговат.
— Ну уж пятерку-то яиц где ни на есть наберешь… Ежели чего, так можно у соседа пошарить… Только тебе, как своему человеку, отдаю за дешевку.
Тут вмешался Лаврушка:
— А я мамке скажу!
Купцы и не глянули на молокососа.
— Магарыч только твой, — сказал Морозов.
— Не-ет, — протянул Санька, — магарыч-то уж пополам.
Так и согласились: пять яиц и магарыч пополам. Пошли в избу.
Лаврушка не отставал от них.
В избе Санька достал со шкафа бутылку и сунул Федьке:
— Ну, беги!
— Ко вдовухе придется, — сказал Морозов, направляясь к двери.
Не успел Санька приготовить рюмки, Федька вернулся обратно с полной бутылкой.
— Я, брат, достану, — хвастался он, — из земли вырою, а достану…
— Надежный, — похвалил Санька, — что и говорить.
Санька, как хозяин, суетился вокруг стола.
— Эй, Лаврушка, ну-ка насчет закуски там… Луку, что ли.
Лаврушка ближе подошел к столу.
— А похмелку дашь?
— Живо у меня! — прикрикнул на него Санька. — Ишь чего захотел, молокосос!
Морозов принял бутылку за горлышко и левой рукой поддал в дно. И хотя пробка не вылетела, больше не стал выбивать ладонью. Пальцами вытащил пробку и налил рюмку.
— Ну, будем здоровы: тебе с покупкой, мне с прибылью.
— Кушай давай, — сказал Санька.
Федька выпил до дна и со стуком поставил рюмку на стол.
— Крепка, лешак возьми!
Он быстро сгреб кусок хлеба, поднес к ноздрям и взатяжку понюхал. Потом налил Саньке.
— Ну, счастливо тебе пользоваться скилископом!
Санька медленно поднес рюмку к губам и ловко опрокинул в открытый рот.
— Ну и крепка же! — раскашлялся он.
Морозов налил третью рюмку.
— На уж и ты выпей за компанию, — подозвал Лаврушку.
Лаврушка одной рукой придерживал штаны, другой потянулся к рюмке. Пить начал по глоточку. Выпил глотка три и взъерепенился:
— Да это вода-а-а! Морозов вырвал рюмку и толкнул его в спину:
— Ничего не понимаешь! Вали отсюда!
Лаврушка с ревом отошел от стола.
— Ну, выпьем еще, что ли, — сказал Санька.
После трех рюмок воды оба повеселели. Морозов хвастался:
— Я, брат, человек такой: люблю выпить, но душа меру знает.
Санька начал напевать себе под нос песню.
— Давай вместе споем, — сказал Федька.
И оба пьяницы громко запели:
Разве-се-лый был у нас прика-зчик.
Рассказать ли вам рассказ?
Пели тягуче, выводя каждый переход, раскачивались на лавке.
Вдруг Санька услышал во дворе утиный крик. Лаврушка гонял там выводок уток. Санька высунулся в окно, зычно окликнул Лаврушку:
— Ты смотри, жулик, не камнями бей утят, а прутиком лупи!
Лаврушка закинул камень в сторону, поднял палку.
— Смотри, полегоньку лупи!
— Давай наливай! — опять стукнул Морозов рюмкой о бутылку. — Пропьем — наживем.
Когда выпили еще по две рюмки воды, Федька начал говорить о деле.
— Пришел к тебе потолковать насчет отряда, — сказал он. — Придется нам силой устранить бунтарей.
Глухим прикинулся Санька, запел новый куплет:
Был он послан, послан за получкой,
За получкой в город раз.
Федька налил еще рюмку, поднес Саньке.
— Тебе придется малость постращать новоселов, — начал он опять подъезжать к Саньке, — как ты самый сильный силач из них…
Санька опорожнил рюмку с водой, сказал по-трезвому:
— Это надо по согласию со всеми… Дело ведь охотнее…
— А думаешь, солдаты по охоте служат? — сказал Федька. — Потому только и служат, что их в подчинении держат. Надо и нам забрать ребят в руки по солдатскому уставу.
— Конечно, — согласился будто Санька.
Когда допили бутылку до конца, пошли на улицу. Пошли в обнимку, наваливаясь друг на друга. Песню запели другую:
Когда я на почте служил ямщиком,
Имел небольшую силенку…
У кривоносовского дома догнали их трое ребятишек. Все пензяки-новоселы. Впереди бежал лётом Онаська Спирин. Лётом — значит, не рысью и не вскачь, а бег вприпрыжку.
— Инда взопрел, — выпалил он, подбегая к Федьке и Саньке.
Любил Морозов потешаться над говором новоселов.
— Эй ты, Инда, у тебя не найдется светленькой?
Не вник Спирин в спросы пьяниц.
— Будто к вам заехал Отесова сын? — пересиливая запых, спросил он Федьку.
— Отесова, проклятые, ждете! — накинулся на него Федька. — Погодите вот… Попадет вам! Эх ты, курноска!
— Сам ты курноска! — огрызнулся Спирин и погнал влёт дальше. За ним кинулись и остальные ребятишки.
Сразу в расстройство пришел Морозов.
— Чертов смутьян этот… писарихин брат… Но я пока начальник! — Федька ударил себя в грудь. — Я старший офицер.
— Известно дело, — поддержал Долотов.
Долотова сильно тянуло самого за Спириным, но понимал он: нехорошо покидать собутыльника сразу.
— Миньку я увольняю, — строго сказал Морозов. — Наместо него ты ундером будешь…
— А попович?
— Попович, он младший офицер, а ты будешь унтер-офицер… Понял? Мы этого смутьяна, брата писарихи, отшибем…
Опять с пензенского края нагнали двое ребятишек. И эти бегом — Никита и Петька Желудевы, двоюродные брательники.
— Куда это вы? — крикнул Санька.
— Ай вы не слышали? — еле отдышиваясь, сказал Петька. — Ведь всю волость разбили отесовцы! Попа заарестовали!
— Отесова сын речь будет на площади держать! — крикнул Никитка. — Бежим с нами, Санька.
— У-у, индюки, — сказал Морозов. — Вот приедут солдаты, зададут вам жару…
Желудевы, не дослушав, побежали дальше к площади.
— Потому тебя ставлю наместо Бастрыкова, — опять заговорил Морозов, — что ты надежный человек.
— Там видно будет, — говорил Санька, убыстряя шаги.
— Должен ты вот что, унтер, — приставал Федька, — ребят, которые надежны, к себе… А которые с бунтарями, то пущай… Мы их в случае чего так на испуг…
— Своих-то можно б, а вот этого Отесова-то…
— Какой он Отесов! — разозлился Морозов на Саньку. — Брат писарихи он, вот
