из коробков на стол.
— Ваня, а ты отступися, — сказал Трофим, — родни тут много…
— Лена пускай, — поддержали Трофима мужики, — лицо постороннее…
— Считай, Лена. А Ваня, отступися.
Пришлось Ване отсесть от стола.
Лена взяла из кучи пять спичек и окунула в чернильницу. Молча глядели мужики на Ленины руки, на спички.
— Посушить бы…
Лена положила черные на сушку, а из кучки белых начала отсчитывать по числу дворов. Иван Николаевич поглядывал на все действие как на ребячью игру.
— А как же с теми, коих на сходе нет? — спросил он.
— Заглазно доведется, — глянул Ваня на общество.
— Заглазно, понятно, — согласились все.
Пока считала Лена белые спички, черные уже высохли.
— Шапку бы надо поболее, — говорили мужики. — Еще бы лучше лукошко…
Маврин не спускал глаз со стола.
— А как же, Лена, насчет того, — спросил он, — ежели кто потайно с беленькой сунется в шапку?
— Руки пущай растопырит допрежь, — пояснил Ваня.
— Вот-вот, — тыкал пальцем в воздух Маврин, — а то ноне народ-то пошел…
Тут, видать, терпение через край перевалило. Зашевелились все:
— А ну, довольно канителить!
— Время к обеду!
— Зачинай, Лена!
Человек пять сразу сунулись к Лене, каждый со своей фуражкой. Заспорили:
— Ладная будет!
— Нет, моя поширше!
— Пожалуй, эта подходяща…
Ваня тоже свой картуз сунул:
— Ложи, Лена! Глубока, что лукошко.
Козырек от старостиной фуражки блеснул на солнышке и погас. Лена начала было складывать спички в Ванин картуз, но тут подоспел Карпей Иванович.
— Сюда складывайте, Елена Михайловна, — подсунул он свою шляпу, — настоящая поповская шляпа.
За шляпу все прокричали.
— Ну ладно, — согласился Ваня, — пускай в шляпу.
Лена опустила в шляпу сначала все белые спички, потом подняла пять черных.
— Смотрите, пять.
— Пять смертей, — сказал Маврин.
Ваня, как староста, стал теперь за стол.
— Ну, тихо, гражданы! — по-казенному начал он. — Стало быть, чтоб не было мухлевства, допрежь чем тягать из шляпы спички, руки казать обществу… так вот… — И Ваня, подняв обе руки, растопырил пальцы, — Чтобы видать было, что пусты руки. — Трофим окончательно было успокоился: вряд ли удастся кому смухлевать.
Но тут Иван Николаевич начал перешептываться с Леной. По лицу понял Трофим: уговаривает Морозов писариху в чем-то. Встревожился Трофим:
— Иван Николаевич, под шумок-то зачем это?
Говорят, Иван Морозов когда-то целую четверть поставил сельскому писарю, чтоб тот записал его первым в поселенный список. Теперь Иван Николаевич воспротивился тянуть спички первым.
— С краю села начнем, — сказал он, — сначала по одной стороне, потом по другой.
— Это не с иконами ходить, — сказал Маврин, — по списку — и баста.
— По списку давай! — закричали мужики.
Ваня принял от Лены шляпу со спичками.
— Ну давай, кто первый?
Лена хотя и хорошо знала, кто первым значится в поселенном списке, но уставилась в развернутый лист и торжественно огласила:
— Морозов, Иван Николаевич.
Все общество в момент приумолкло.
— В жизнь не шел насупротив общества, — сказал Иван Николаевич и засучил правый рукав. Потом снял фуражку, три раза перекрестился на церковь:
— Спаси, господи! Спаси, господи! Спаси, господи!
Все общество замерло. Морозов сунул волосатую руку в шляпу, глаза вознес к небу. И замешкался в шляпе.
До боли глаз следил Трофим.
— Выбирает, — не утерпел он, чтоб не сказать.
Трофиму казалось — черные спички шершавы малость от чернил, и легко на ощупь разгадать их.
— Перваку, ясно, не достанется, — говорили в нетерпении мужики.
— Молитву читает, — тихо сказал кто-то.
Враз отдернул Иван Николаевич от шляпы руку, поднес спичку ко рту, дунул на нее.
— Черная! — возликовали все. — Черная!.. Смерть!
Морозов даже побелел.
— Вот игрушка, — к чему-то сказал он.
Мир вздохнул облегченно, а Маврин прямо осиял.
— Мухлевства, стало быть, не будет.
Сам он и мысли не имел, что удастся вытянуть белую спичку, но после Морозова легче было тащить смерть. Потом жребии пошли как по маслу.
— Ахрамеев Петр, — окликала Лена, — Гаврилов Семен…
Мужики подходили по очереди к столу; оборачиваясь к миру, растопыривали пальцы и тащили счастье.
— Светлая! — дружно подхватывали все.
— Орел! — кричала родня.
— Чист!
Потом подходил по выклику следующий.
— Спасенному рай!
— Орлянка!
Трофим Маврин с завистью поглядывал, как соседи вытаскивали белые спички.
«А может, пофартит и мне», — думал он временами.
Вторую черную спичку вытащил мазаловский богач Никита Ушанов. Тащил он как постороннее лицо для Петрякова Семена. Самого Петрякова на миру не было.
— Поедет ли? — усомнились которые.
Дружно закричали мужики:
— Силком отправим!
— Мирское дело!
Дошла очередь и до Бастрыкова. Глянул он на мир. Позади толпища канителились около бабья ребятишки.
— Минька, подь сюда! — окликнул сына Бастрыков.
Минька оторопело протискался сквозь толпище, подошел к столу.
— Тащи отцу смерть, — показал Бастрыков на шляпу.
Минька не впервой тянул жребий на миру. При дележе покосов доводилось тягать не раз.
— Легкая у него рука, — хвастался Бастрыков.
Присмотрелся со стороны Минька — хорошо понял порядок. Перед тем как сунуться в шляпу, показал миру пустые руки, как все. И потом потянул спичку.
— На, тятька! — подал он отцу.
Враз все загоготали, точно Минька начудил что перед народом.
— У-у, каплоухий! — ударил Бастрыков сына. — На смерть отца посылаешь. Расти тебя, дурака!
После Ивана Бастрыкова пришла очередь тащить счастье Маврину.
Трофим вспешку засучил рукав, сунул в шляпу руку, отвернулся лицом. Вытянул спичку и показал миру.
— Черная! — сказал Ваня тихо.
Особого шума и не произошло оттого, что Маврин вытащил черную, — как будто так и следовало.
Тихо отошел Трофим к новоселам.
— Ну, последняя! — кричал Ваня. — Давай налетай!
Последняя черная досталась Карпею Ивановичу.
После жеребьевки рассыпалась сходка сама собой. Заложники направились по домам, за ними потянулись сородичи. Из заложников только Морозов один пошел не домой, а к старшине.
В горенке Данила Матвеевича, вытянувшись на полу, спал Захаров. Иван Николаевич растормошил его и обстоятельно доложил о жеребьевке.
— За доставку заложников ты отвечаешь, — сказал Захаров, — нам некогда с ними канителиться… Награду получишь.
Глава XVII
Проводы заложников затянулись за обеденное время. По селу обеспокоенно бегал Ваня с десятскими.
— Кабы впопятную они не того…
Десятский из старожилов, Андрон, успокаивал старосту:
— Ежели чего, так свяжем. Раз мир решил, должны повиноваться.
Обход заложников начал староста с Ивана Бастрыкова. Подошел с десятскими к его дому, заглянул в окно.
За столом в доме Бастрыкова сидели брат Ивана, Елисей Бастрыков, Соловьев-кузнец и Маврин. Тут же около стола стояли ребята, Минька, наследник хозяина, и брат писарихи Алешка.
— Ну, тезка, — сказал староста, толкнув створку окна, — вишь, дело-то к обеду. — Андрон прищурясь глянул на солнышко. — Надо поторапливаться.
Хозяин прямо в окно подал старосте чашку хмельного:
— На, кушай,
