количество крови и растворов, почему его артериальное давление не отреагировало и снова не поднялось? Я подозревал, что ответ на этот вопрос крылся в редкой травме, которая должна была вскоре убить пациента. Я видел нечто подобное только один раз в секционном зале, и если мы все же планировали хирургическое вмешательство, то его нужно было провести быстро. Мне предстояло вскрыть обе стороны грудной клетки на койке отделения интенсивной терапии без операционных светильников и хирургической бригады. Мы были группой усталых и голодных молокососов, которые всеми силами пытались спасти маньяка-убийцу в условиях, не подходивших даже для ветеринарных операций.
Я сказал медбрату обработать инструменты и подать их нам. Дрожащую женщину-анестезиолога я попросил взять паническую атаку под контроль и вручную вентилировать легкие пациента, а затем передал кому-то, чтобы к нам пригласили бригаду из операционной. Если бы пациент выжил, то для закрытия разрезов нам потребовалось бы множество вещей, которых не было в имеющемся у нас наборе инструментов.
Умственная и физическая усталость – совершенно разные вещи. Разумеется, я утомился после суток работы в поте лица, но в то время усталость никогда не была оправданием. Будущие кардиохирурги не могли позволить себе проявить слабость. Мы были медицинским спецназом, и прилив адреналина в экстренных ситуациях компенсировал недостаток сна. У нас практически не было времени подготовить кожу и разложить хирургическую простыню. Как раз когда Фил прикреплял сложенные края ткани к коже пациента, мы услышали слова: «У него снова останавливается сердце».
Мне нужно было получить доступ к сердцу в левой половине грудной клетки и выровнять разрез так, чтобы я мог продолжить его через среднюю линию. Такой разрез называется «ручка ковша», и его использовали на заре кардиохирургии, когда пилы для грудины еще не существовало.
Прежде чем начать разрезать жир и мышцы, я должен был предупредить наблюдателей, что это будет неприятный процесс. В происходящем был лишь один плюс: у пациента наблюдалось кровотечение, а у мертвых его не бывает.
– Мне сейчас понадобится ретрактор, а потом вы увидите, в чем проблема, – сказал я уверенно, подразумевая свое уникальное понимание причины его тяжелого состояния. Затем я прошептал Филу: – Ты уже догадался?
Сделав еще больше разрезов между четвертым и пятым ребрами, я наконец проник в грудную полость. Небольшое количество крови вытекло на белую простыню, и, «открыв окно», мы увидели левое легкое. Сдвинув легкое, я понял, что мои подозрения подтвердились. Вместо серого волокнистого перикарда, окружающего сердце, мы увидели дрожащие мышечные насосные камеры, левый и правый желудочки, которые практически ничего не делали. При ударе грудины о руль смещенное сердце внезапно оказалось зажатым между предсердиями и желудочками. Это объясняло, почему давление в закупоренных венах, впадающих в сердце, было высоким, а артериальное давление – низким. Более того, на поврежденной мышце правого желудочка виднелся кровоподтек, оставшийся после катастрофического удара. По этой причине переливание даже большого количества растворов оказалось бесполезным. Только хирургическое вмешательство могло решить проблему.
У меня был порыв схватить рукой желудочки и сделать прямой массаж сердца. Правда, в этом не было смысла до тех пор, пока я не устранил бы зажатие. Мой вытаращивший глаза помощник, казалось, был загипнотизирован, поэтому я сказал ему:
– Продолжай отодвигать легкое, пока я увеличиваю разрыв.
Фил явно увлекся процессом, и это было хорошо, но он не проявлял никакой полезной инициативы. Я знал, что предсердия будут расширенными и уязвимыми, поэтому я решил вскрыть перикард подальше от места разрыва, чтобы аккуратно к нему подобраться. У меня совсем не было времени, поскольку кровь не поступала к мозгу, несмотря на нормальный сердечный ритм. Найдутся ли в больнице электроды для внутренней дефибрилляции, если сердце перестанет биться? Задав этот вопрос, я увидел пустые лица, которые как бы говорили: «Мы не знаем».
Я не мог заглянуть внутрь перикарда и случайно проткнул кончиками ножниц напряженное правое предсердие. Кровь хлынула в грудную полость.
В этот момент я почувствовал, как мое собственное сердце трепещет от волнения. За этим последовала серия ругательств и торопливая попытка завершить маневр, который я изначально намеревался сделать. К счастью, у меня получилось. Я словно снял петлю с шеи сердца. Опустошенные желудочки заполнились кровью, и давление в предсердиях резко упало. В результате кровотечение из отверстия превратилось в тонкую красную струйку. У меня был соблазн сразу приступить к внутреннему массажу сердца, но я испугался, что физическое вмешательство вызовет фибрилляцию, а потому попросил снова ввести адреналин внутривенно. Ток крови был достаточным, чтобы гормон попал в коронарные артерии, и, как только он достиг слабой мышцы, сердце помчалось, словно поезд.
Впервые после аварии у этого пьяного водителя было беспрепятственное кровообращение и адекватное артериальное давление, но нам нужно было удостовериться, что так будет и дальше. Требовалось вернуть сердце на место с помощью пары далеко расположенных друг от друга швов и не дать ему снова сместиться. На поиск подходящей нити ушло больше времени, чем на наложение швов, но от скуки ночной смены не осталось и следа. Теперь, когда состояние пациента стабилизировалось, у меня появился выбор. Раздраженная хирургическая бригада пришла в отделение интенсивной терапии, чтобы посмотреть, кому хватило смелости ее позвать. Стоило ли продолжать исследовать правую половину грудной клетки, неловко склонившись над койкой без операционных светильников? Или теперь, когда мы устранили катастрофу, следовало закрыть левую половину грудной клетки и перевезти пациента в операционную, где условия были лучше? Это было легкое решение, и Фил, к счастью, согласился со мной.
Я вежливо поблагодарил изумленных операционных сестер за то, что они пришли. Они молча стояли и смотрели на огромную дыру в груди пациента до тех пор, пока я не сказал, что мне нужно сделать то же самое с другой стороны. Тогда они произнесли непозволительно глупую вещь:
– Мы здесь не проводим операции на грудной клетке.
– Теперь проводите, – ответил я. – Давайте скорее перевезем его. У него все еще кровотечение.
Это было чисто фактическое замечание. Несмотря на улучшенную циркуляцию крови, артериальное давление снова начало снижаться. Фил спросил, что, по моему мнению, было этому причиной.
– У него разорвана печень, из которой кровь попадает в грудную полость через поврежденную диафрагму, – сказал я уверенно, чувствуя, что уже справился с угрожающей жизни проблемой. – Купол печени поврежден, поэтому ты не увидел этого снизу.
Чувствуя себя немного неловко, Фил просто охнул.
Анестезиолог, имени которой я так и не узнал, успокоилась и была рада помочь, поэтому цирк в полном составе двинулся к следующей площадке. На часах было 07:45, и я понял, что не переодевался и
