краю которой стояли повозки. – Я знаю ее. Ренфру сказал, что в саду нужного дома растут могильницы.
– Могильницы, – повторил Фейн. – Странный выбор цветов.
– А ты предпочитаешь нарциссы?
Фейн покачал головой:
– На севере могильницы растут на курганах. Считается, если сорвать их, духи станут преследовать тебя как осквернителя.
– Что ж, надеюсь, в этом саду никто не похоронен, – ответила Мер. – Ты, наверное, считаешь нас, горожан, дураками, раз мы забыли старинные обычаи?
В стороне кучка прохожих слушала, как кто-то играет на кроте[7]. Какое-то семейство топталось сбоку от музыканта, и Мер протиснулась между ними.
– Не то чтобы глупыми, – сказал Фейн. – Другими. Города вроде этого, где полным-полно людей и железа – в крови и повсюду, – они отторгают старые обычаи. Вот и задумываюсь, к чему такое приведет…
– То есть?
– Люди постоянно ищут новые земли. А с таким обилием железа и военной силы рано или поздно кто-нибудь вроде Гаранхира обратит взор на Аннун.
Мер даже приостановилась:
– Вот это была бы глупость. Тому же Гаранхиру пришлось бы вторгнуться еще и в Гвинед с Поуисом.
– Разве не к этим самым границам присматривается твой князь? – спросил Фейн.
Мер отвернулась и ускорила шаг.
– Он не мой князь, – отрезала она, и Фейн не стал продолжать.
Путь отнял у них полчаса. Мер дважды поворачивала назад, петляя по переулкам и вокруг домов, пока не уверилась, что за ними нет слежки. Наконец она увидела нужный дом. Выглядел он как особняк благородного человека: дорогой, изысканный и слишком похожий на сказочный.
Однако Мер прошла мимо, увлекая за собой Фейна. Тот удивленно уставился на нее:
– Это же вроде…
– О, да, он самый. – Мер глядела прямо перед собой. – Не смотри на дом. Хватит таращиться.
Фейн обернулся, но через пару шагов смекнул:
– Ты не доверяешь…
– Конечно же, нет. Это город Гаранхира. Если он поймал кого-нибудь из людей Ренфру или перехватил послание, то здесь ловушку и поставил бы. – Мер отдышалась. – Подыщем другой вход.
– А вдруг его не окажется?
– Что-нибудь придумаем.
Дойдя до конца улицы, она нырнула в проход между двумя лавками. Позади домов оказался узкий проулок. Очень узкий, и шастали в нем, наверное, только бродячие кошки да случайные тощие воры. Шурша плащом о старый камень, Мер втиснулась между стен. Фейн с пыхтением последовал за ней.
Они вышли к заднему двору нужного дома, и Мер, царапаясь о шипы, продралась сквозь тщательно ухоженную живую изгородь.
– В домах вроде этого, – бормотала она, – должен быть… – Она опустилась на колено меж двумя кустами и осторожно развела ветки в стороны. Под ними в земле обнаружился деревянный люк. – Винный погреб, если не ошибаюсь.
– А-а-а, – протянул Фейн. – Так вот наш вход.
Он тоже опустился на колени и провел мозолистым большим пальцем вдоль кромки замка. Ногти у него были короткие и обломанные, костяшки пальцев – в синяках.
– Железо старое, – определил Фейн. – И не отсюда.
Мер удивленно моргнула:
– Ты что, каждый встречный кусок железа оцениваешь?
– Будь это так, я бы о другом уже не думал. Песня этого железа слабая, как умолкающие, смутные голоса.
Из-под блузы Мер достала небольшой кожаный чехол. Обращаться с его содержимым она научилась чуть ли не в первую очередь, и этот урок стал для нее одним из самых полезных.
– Так у тебя и правда есть отмычка, – произнес Фейн при виде инструмента с тупыми зубьями.
Мер хмыкнула и начала вскрывать замок.
– Что-то мне это не нравится, – пробурчал Фейн.
– Какой же ты грабитель, если не можешь пробраться в дом, – прошептала Мер и улыбнулась, когда замок поддался.
Фейн подхватил крышку люка и распахнул ее. Снизу потянуло влажным холодом, а еще запахами старого дуба и вина.
Некоторое время они вглядывались во тьму.
Потом Мер, не дожидаясь Фейна, ступила на лестницу, и старое дерево застонало под ее весом.
Воздух тут был спертый. От винного духа в ноздрях защипало, и Мер зажала себе нос, чтобы не чихнуть. Когда глаза привыкли к темноте, она различила бочки и штабеля бутылок. Полки ломились от сырных голов и горшков с соленьями; руки у Мер так и чесались нахватать всего и, спрятав под плащом, убежать. Но если тут и правда живет связной Ренфру, то красть у него – не лучший способ знакомства.
Наверху запели половицы: кто-то шел по первому этажу. Скрипнула, открываясь, дверь.
Мер резко замерла и затаила дыхание.
– …Я вам не слуга, – бубнил мужчина.
В его ворчании слышался выговор южных портовых городов. Он шумно спускался по лестнице, бросив кому-то через плечо ответ, но при виде Мер с Фейном застыл на месте. Долгое время никто не двигался.
Потом мужчина схватил бутылку вина и запустил ею Фейну в голову.
Глава 7
У ФЕЙНА ПЯТЬ ЛЕТ УШЛО на то, чтобы понять, что за сделку он заключил.
Ему уже исполнилось шестнадцать. Свои дни он проводил, обыскивая границы леса Аннуна, минуя расставленные иными для людей колдовские силки при помощи дарованного ему чутья, а подходя к железу, слышал его пение. Порой попадались куски металла, порой и одинокие путники, но, что бы ни было источником звука, Фейн выносил это из леса.
За службу железоносам давали еще и кров с пропитанием. По ночам Фейн сидел у теплого очага, в кругу таких же людей, как он сам, и ел суп из зайца, приправленный крапивой с лесными грибами.
И думал о мести.
Семь лет службы за семь человеческих жизней.
Он собирался убить их – всех убить, – одного за другим. Наемников, повинных в смерти его семьи. Фейн хорошо запомнил их лица.
Иные наделили его магией, это он знал наверняка. Не только чутьем, но и даром бойца. Правда, проверить его Фейн еще не успел – не на ком было. Не на белках же с лисами и не на других железоносах. С ними он дружил, они ему улыбались, вместе они проводили за разговорами вечера.
Раз в год железоносов отпускали из лесу на несколько дней. Можно было сходить в близлежащую деревню, купить там одежду и обувку. Фейн до своего шестнадцатилетия свободные дни копил. К тому времени он здорово вымахал и окреп, чтобы биться. И вот он покинул Аннун и пешком отправился в путь по тропинкам, которых уже почти не помнил.
Вернулся в родную деревню.
Бродя по улочкам, он едва мог вынести неумолчное гудение железа. Ему стало ясно, отчего сюда не забредали иные: ржа, которая отравляла реки и просачивалась в почву, порождала у них бессилие. Вот почему Фейн с тех пор хмыкал, слыша, как матери пугают иными детей, мол, украдут они вас. Ни одно бессмертное создание не ступило бы в пределы людского селения.
Постепенно путь привел Фейна к родному дому.
Его так и не отстроили. Пепелище ржавело и гнило, постепенно уходя в землю. Через завалы камней и покрытого плесенью дерева Фейн прошел к очагу, сердцу дома, в котором рос. Опустился на колени и стал шарить в золе и грязи, пока не нашел то,
