В послевоенные годы широкое распространение получил пацифизм, в основном в форме призывов к всеобщему разоружению. Германия, Австрия, Венгрия и Турция разоружились по условиям мирных договоров, и пацифисты оказывали давление на правительства стран-победительниц, особенно на французское правительство, настаивая на сокращении вооружений до минимального уровня. В 1925 г., когда Локарнские договоры, казалось бы, предложили юридическую и дипломатическую конструкцию, позволяющую в будущем избегать войн между Францией и Германией, был опубликован манифест против воинской повинности, подписанный в том числе Альбертом Эйнштейном и Махатмой Ганди. «Заставлять людей, – писали они, – против воли и их убеждений идти на смерть или убивать других – это унижение человеческого достоинства. Государство, которое считает себя вправе заставлять своих граждан быть военнообязанными, даже в мирное время пренебрегает основными правами человека. Более того, обязательная воинская повинность прививает всей мужской части населения дух агрессивного милитаризма и как раз на том этапе жизни, когда человек более всего подвержен влиянию со стороны. В результате насаждения милитаризма война начинает восприниматься как неизбежное и даже желанное явление».
Договоры, цивилизованное поведение, торговля, разоружение: были ли эти средства достижения устойчивого мира просто отзвуком идиллической жизни до 1914 г. или проявлением нового прагматизма, рожденного четырьмя годами страданий и разрушений? 15 ноября 1920 г. на первом заседании Ассамблеи Лиги Наций предложение не наращивать вооружения в течение двух лет встретило сопротивление шести государств, которые не соглашались даже на такой короткий мораторий: Франции, Польши, Румынии, Бразилии, Чили и Уругвая. Франция стала самой сильной в военном отношении страной в Европе, поскольку по условиям Версальского договора Германии пришлось разоружиться, что стало причиной недовольства немцев. 4 августа 1928 г., в четырнадцатую годовщину объявления Британией войны Германии, сэр Хорас Рамбольд, который был в Берлине в 1914 г., снова оказался в немецкой столице, на этот раз для того, чтобы вручить верительные грамоты посла Великобритании немецкому президенту Гинденбургу. Во второй половине дня он шел по улицам в районе посольства. «Вокруг не было почти ни души. Два щуплых солдата, которых я встретил во время прогулки, представляли армию, численность которой была ограничена 100 000 человек. Гигантская военная машина Германии на тот момент была разобрана, но, как впоследствии выяснилось, только на тот момент».
Этот «момент» закончился одиннадцать лет спустя, когда новый руководитель Германии, бывший ефрейтор, который в 1918 г. на Западном фронте временно ослеп от газа, решил, что может превратить поражение в победу при помощи перевооружения, национальной мобилизации, террора, тирании, дипломатии и войны. Через десять лет после окончания войны он уже был политической фигурой, с которой в Германии считались, – он в резких тонах говорил о необходимости возмездия, о перевооружении, о возврате утраченных земель и об исключении из жизни страны выбранного им козла отпущения, немецких евреев. В 1918 г., писал Гитлер в своей книге Mein Kampf в 1925 г., нужно было отравить газом несколько тысяч евреев, и тогда Германия могла бы избежать поражения. Он не признавал патриотизма сотен тысяч евреев, служивших в немецкой армии, или памяти 12 000 солдат из числа евреев, погибших в боях с 1914 по 1918 г.
Послевоенный период длился два десятилетия – двадцать лет непрочного мира между Первой и Второй мировыми войнами. В эти годы литература о войне отражала все связанные с ней чувства, от патриотического энтузиазма и национального самосознания до страданий и разочарований отдельного человека. Рассказы, романы, фильмы, пьесы и стихи, музыка, картины и карикатуры, даже почтовые марки – все это напоминало о четырех годах войны миллионам тех, кто в ней участвовал, и еще большему числу тех, кто следил за ней из дома по газетам, кинохронике, письмам и рассказам приехавших в отпуск. Практически каждый генерал стремился описать и оправдать свои действия. Тысячи участников войны рассказывали о различных ее эпизодах. Были воскрешены десять тысяч забытых моментов славы – например, в вышедшей в 1923 г. книге генерала Манжена «Люди и факты» (Des Hommes et des Faits), где он рассказывал об освобождении деревни Оне в августе 1914 г., когда французский фронт почти повсеместно откатывался назад. Это был один из героических эпизодов первых недель войны.
Повсюду открывались музеи, а в Советском Союзе – антивоенные музеи. В 1924 году в Англии, в Бовингдоне, открылся танковый музей, в котором можно было увидеть самый первый танк, который называли Большим Вилли, Сороконожкой или Матерью. Сегодня его там больше нет: в 1940 г., когда потребовался металлолом для оборонных заводов, Большого Вилли отправили на переплавку, и он превратился в снаряды и шрапнель для новой войны.
Еще до того, как поля сражений удалось очистить от наследия войны, они привлекли внимание бурно развивавшейся туристической отрасли. Сразу после войны большинство тех, кто туда приезжал, искали могилы родственников или хотели увидеть место, где принял последний бой близкий человек. Вера Бриттен, искавшая могилу жениха, посетила Западный фронт в 1921 г. Арендовав машину в Амьене, она «поехала по разбитым снарядами дорогам между гротескными остовами деревьев с голыми расщепленными ветками, все еще протянутыми к небесам в скорбном протесте против безжалостной жестокости человека по отношению к природе и своим собратьям».
Почти каждый год в межвоенный период к путешественникам присоединялись ветераны, участвовавшие в различных церемониях, по большей части в открытии памятников. 15 июля 1922 г. в Жоншери-сюр-Вель президент Мильеран открыл памятник капралу Андре Пежо, первому французскому солдату, убитому на войне. Памятник, разрушенный немецкими оккупационными властями через месяц после капитуляции Франции в 1940 г., был восстановлен в 1959 г., через сорок пять лет после гибели Пежо.
24 июля 1927 г. король бельгийцев Альберт присутствовал на открытии Мененских ворот, величественного мемориала пропавшим без вести, который заменил фигуры двух львов, во время войны стоявшие на выезде из Ипра [293]. Церемония закончилась сигналом отбоя в исполнении горнистов Сомерсетского полка легкой пехоты, а затем похоронной песнью, которую исполнили волынщики Шотландского гвардейского полка. Предложение, чтобы сигнал отбоя звучал каждый вечер, исходило от суперинтендента полиции Ипра, П. Ванденбрамбюсхе. Его исполняли и продолжают исполнять горнисты пожарной бригады Ипра. Деньги на то, «чтобы сигнал отбоя был слышен каждый вечер», собрали в Британии.
Ни один год не обходился без еще одной впечатляющей церемонии, без открытия еще одного внушительного памятника. 4 ноября 1928 г. Фош и Вейган присутствовали в Ла-Ферте-су-Жуар на открытии мемориала 3888 британским солдатам, погибшим при отступлении от Марны, но не имевшим могил, – неизвестным солдатам, к надгробиям которых не могли приезжать родственники и друзья. Теперь их имена были высечены на стене из белого камня.
Открытие памятников превратилось в своего рода рутину. В июле 1931 г. генерал Хьюберт Гоф, командовавший 5-й британской армией в 1914 г., встретился в Лондоне с бельгийским королем Альбертом. «Полагаю, сэр, вы очень заняты?» – спросил Гоф. «Да, я очень занят единственным делом, которое осталось в моей профессии», – ответил король. «Каким делом, сэр?» – поинтересовался Гоф. «Открываю памятники!»
В путеводителях по Франции, Бельгии, Северной Италии, Югославии, Польше, Украине, Турции и Палестине, выпускавшихся в период между войнами, обязательно содержались сведения о полях сражений и мемориалах. Популярный путеводитель по северо-востоку Франции, составленный Финдли Мерхедом в 1930 г., при описании прогулки из Сен-Поля до ближайшего холма обращал внимание, что «с его вершины открывается превосходный вид на поле боя на дороге Ланс – Аррас». В Аррасе на Вокзальной площади располагался головной офис Комиссии по воинским захоронениям во Франции и Бельгии. На Гранд-Плас около трети домов были разрушены немецкой артиллерией, но «восстанавливаются в прежнем виде». В пригородах Ланса довоенные кирпичные дома шахтеров «не устояли перед снарядами», но сами шахты, «пострадавшие от артиллерийских обстрелов 1914–1918 гг. и систематического затопления немцами», снова были в рабочем состоянии. В статье о городе Реймсе Мерхед писал: «Разрушенный обстрелами 1914–1918 гг., он занимает почетное место среди городов-мучеников Франции».
Слово «честь» часто звучало в период между двумя войнами, и у некоторых оно вызывало неприятие. «Причины войны всегда излагаются неправильно, ее честь фальшивая, ее слава показная, – писала в 1933 г. Вера Бриттен в своих мемуарах «Заветы юности» (Testament of Youth), – но вызов, брошенный душевной стойкости, острое, вдохновляющее осознание общей опасности и общей цели – все это влекло юношей и девушек, едва достигших возраста, в котором любовь, дружба и приключения зовут настойчивее, чем в любое другое время». И пока сохранялось это «вдохновляющее осознание», размышляла она, «ни одно человеческое чувство не могло сравниться с этой непреодолимой, бьющей ключом энергией». Цивилизацию невозможно спасти от «грозных сил разрушения», опасалась она, если не удастся «перейти к рациональному процессу конструктивного мышления и не обратиться к элементу священной красоты, которая, подобно яркому солнечному свету, пробивающемуся сквозь тучи, иногда облагораживает войну».
