на экскурсию, Хелен провела всех троих, вместе со свекровью в их самый интересный кабинет, где хранились заспиртованные в баночки разного размера головастики, лягушки, зародыши свинок, обезьян, собак, кошек и человека. Не доносившую во время беременности свое дитя и умершую женщину вскрывали для науки и тщательно изучали причину, вызвавшую плохой исход. Мать Миррано настолько была впечатлена увиденным и подавлена, что Хелен пожалела о своей идее. Она привыкшая к этому как врач, не подумала о том, как трудно переварить это простому смертному, да еще и полуграмотному человеку! Мальчики, вроде бы, перенесли это зрелище проще. И никто бы никогда и не узнал, вероятно, о том, что с полок исчезло пару склянок, после этой экскурсии, если бы не торжественный ужин в семье Миррано и Хелен. Сейчас такое делалось каждый вечер, по причине приезда его матери. Все сидели и мирно наслаждались угощениями. Посредине стола красовалась большая супница, а суп, необычайно вкусный из телятины и фасоли доедали первым. Принесли сдобные пирожные, ягодный морс и овощные салаты из свежих помидор, натертого сыра, огурцов, салата и сладкого ревеля. И когда кухарка, уже намеривалась унести на кухню опустошенную на половину супницу, маленький Гельмут неожиданно произнес такую фразу — «Странно, а куда ж она подевалась?» Хелен обратила внимание и переспросила: «Кто, она, Гельмут?». Но не уважив никого своими объяснениями, мальчик залез с ногами на стул и потянулся к супнице. Большим черпаком он стал там что-то вылавливать. Тогда кухарка поспешила на помощь, а больше из-за боязни, что содержимое черпаков начнет выливаться на скатерть, отобрала его у Гельмута и зачерпнув хорошенько со дна гущу, вытянула наверх странный предмет, но предметом его назвать было трудно. Гельмут, терпеливо выжидая, ловил каждое движение женщины и когда нечто извлекли, объяснил — Пиявка! — и его глаза наполнились не поддельным интересом. В самом выигрышном положении в этот момент оказалась мать Миррано, так как она плохо видела. До Миррано все доходило очень медленно, ведь он не знал об экскурсии в клинику, но все-таки, что-то начинало доходить и его глаза расширились так сильно, что идеально круглую форму было трудно найти в мире. Его какая-то сила машинально бросила к столу, впрочем, это произошло и с Хелен, и они оба наклонившись над супницей, выудили черпаком еще один такой же предмет. Чьи это были сваренные зародыши, сказать уже было трудно, но это были они! У него перехватило резко дыхание и он поднял свое лицо, с ошарашенным выражением на супругу. Хелен прямо смотрела на него и успела два раза изменить цвет лица. Вначале к нему прилила кровь и оно стало красным, но затем все отхлынуло и она побелела как простынь, а открытый рот перекосился в немом ужасе.
— Вы с чем сварили суп и откуда это в нашем доме!? — в полном недоумении выдохнул из себя этот вопрос отец семейства и тогда Хелен с ужасом повернула голову в сторону Гельмута.
Сей момент, очень резко прозрев, Миррано как ошпаренный выскочил из гостиной и умчался в направлении, о котором можно было только догадываться!
Старая итальянка, ничего не понимая, только по возникшей взрывной энергетике за столом почувствовала, что произошло что-то не совсем обыденное. Кухарка всплеснула руками и застыла возле стола, а Хелен, резко почувствовав слабость в ногах, всем телом опрокинулась на стул и глаза её забегали по столу, ища что-то, то ли съесть, то ли запить, но вскоре и она сорвавшись с места поспешила в направлении своего супруга. Детей, конечно же отругали, хотя Михаэль был совершенно ни при чем. В больницы и клиники им ходить было строжайше запрещено и старая итальянка выдвинула идею — сходить в Будапештский цирк, ей это было еще интереснее собственных внуков, так как такие роскошества ей были не по карману в Италии.
В цирк сходили и дети вели себя великолепно, даже Гельмут. Миррано сам вызвался составить им компанию, так как мать одну с внуками в неизвестном городе отпускать никто не решался. Глаза детей блестели на все, на клоунов, на акробатов, на гимнастов и особенно на зверей. Очень понравились дрессированные собачки, маленькие пони и огромный толстый удав, мерно свисающий с шеи дрессировщика. Гельмуту это животное внушило дикую симпатию. И дрессировщик разговаривал с ним как с человеком, настолько уважительно и по-доброму! Перебрасывая с одной руки на другую, приглашал танцевать под дудочку. Дети даже этот инструмент в руках дрессировщика увидели впервые. Все прошло великолепно! Но, как оказалось, рано обрадовались. Ведь они никак не могли потом узнать о том, что в цирке два дня царила такая суматоха и грандиозный скандал! На следующий день из цирка, просто пропал удав! Так, просто — исчез, вместе с переносной железной клеткой! И дудочка тоже. Когда Гельмут притащил его днём домой с накрытым покрывалом, старая итальянка, видимо уже по возрасту, ни придала этому никакого значения. Она, правильнее сказать, не успела заметить отлучку Гельмута и его возвращение, она думала дети днём спят. Ну как. …Вот как этот почти уже пятилетний сорванец умудрился проникнуть в цирк и вынести его от — туда?! Потом будут долго допытываться, очень долго… Итог был таков, что Миррано на следующее утро проснулся рядом с мирно покоящемся на кровати удавом. Ночью, он путешествовал по квартире. Видимо, устал и нашел место для сна. И его никто не обнаружил. И Слава Богу, Хелен уже не было рядом. Она этого не пережила бы! Не пережила бы этого и старая итальянка, если бы рассмотрела. Но, Миррано хорошо соображал. Его молниеносно смело с кровати, он еще додумался закрыть за собой свою с Хелен спальню на ключ и в чем спал, в том и выбежал на улицу, разыскивая полицмейстера. Не найдя его, бегом бросился в цирк, тарабанить во все окна. Правда, больше шуму, чем там уже было, он не наделал. Удава забрали. И все легко отделались только лишь потому, что тот был очень сыт, а поэтому умиротворен. Ведь они едят только раз в неделю, а потом всю неделю переваривают добычу.
Миррано не притворно сидел в смотровом кабинете после приема и плакал во время очищения души, изливая свою боль Игн. — Не могу же я ребенка посадить на цепь! — жаловался он ему. И это было так страшно, хотя и казалось, иногда веселым. Это только со стороны. — О, Господь, за что, за что ты меня так проклял! — взывал итальянец. — Я стал
