упрямо вбивая в себя разговорные фразы, которые ей давала с вечера Светлана. Она исписала целую кипу листов на написание русских букв, силясь их выучить, что пришлось закупить еще много тетрадей. Благо и предлог появился выйти в город. Прогуливаясь по столице, Светлана не давала ей покоя. Она требовала делать попытки выражать свои мысли или стараться задавать вопросы уже на русском языке, сразу исправляя и повторяя их снова и снова. На практике любой язык учиться быстрее. На слух Анни уже четко понимала, когда Светлана желала ей «Приятного аппетита», «предлагала зайти в магазин, купить книгу или пообедать, когда ей желали «Доброй ночи или утром Доброго дня» Она учила названия по-русски всей мебели, которая находилась в их домике и как по-русски будет слово «дом», калитка, забор, скамейка, качели. И неотступно, без отдыха, каждый день соприкасаясь с русской речью, она начинала уверенно оседать в её сердце и сознании. Светлана даже посоветовала, что необходимо стараться любую свою самую яркую мысль, поселившуюся в голове, пытаться пересказать русскими словами. Так стали учиться новый поток слов — «голова, сердце, мысли, душа, тело, утро, вечер, солнце, дождь, прошлое, настоящее, время и желания» и все это применительно к действиям. Анни должна была запоминать фразы — «думать головой, соображать, мыслить, чувствовать сердцем, душой, хотеть телом, кушать, спать, поехать, пойти, гулять, отдыхать и заниматься утром или вечером.»
Проснувшись утром как от судорожного толчка, Анни попадала резко и уверенно в поток негатива. И еще не осознавая, спросонья, его источника, сердце учащенно билось в неясном испуге и волнении, как будто, на тебя навалилось тяжелое бремя невыносимого горя. И хотелось в панике броситься бежать. Может быть, это проходило бы быстрее, если бы с утра в доме кто-то был. Но Светлана уходила по утрам и по её отсутствию можно было даже проверять часы и гулкое одиночество раскатывалось по всему дому, заглядывая во все его уголки. Анни боялась и ненавидела эти утренние часы больше всего, когда вибрации силы подсознания нам слышны отчетливее чем когда-либо. Потом дневная суета и мимолетность многообразия впечатлений поглощали эти вибрации, и она оживала, для жизни, для света, для людей, для учебы. Чтобы избавляться от груза недавно перенесенного горя как можно быстрее, она выскальзывала из-под одеяла так быстро, что могло показаться, что она проспала и её нетерпеливо где-то ждут. Всегда на столе стоял творог, который еще вечером им приносила хозяйка дома, которая здесь не жила, так как выходя на улицу, Анни её никогда не видела. Было чуть растаявшее масло и молоко. Вот к молоку Анни очень долго привыкала. С детства тетушка не стремилась делать молоко основным продуктом питания и легче было в Будапеште купить чай или кофе, чем свежее молоко. Они же городские жители. Но Светлана, приходя в обед, с таким наслажденьем употребляла этот напиток, что Анни даже стала завидовать такому полезному пристрастию, ведь как медик она знала о его полезности.
Почти ничего не тронув, так как аппетита не было, она умывалась, приводила в порядок волосы и выходила на прогулку. Нанимая экипаж, она практически его до обеда и не отпускала, посещая то одну часть города, то другую.
И только в эти последние дни все стало меняться. К обеду со Светланой приходили в дом молодые люди, иногда и в возрасте. Они не прятались и никого не стеснялись, но привлекать Анни в свои разговоры, видимо не намеривались. Это происходило конфиденциально. За столом они зачитывали какие-то книжки, выписывали из них достойные внимания на их взгляд цитаты, иногда дискуссировали, но как-то сдержанно, не эмоционально и уходили, явно с озадаченными выражениями лица, иногда даже угрюмо, но иногда и с радостью, получив ответ, на давно мучивший вопрос.
Спросила и Анни однажды Светлану об этих людях, когда та поздно вечером уже готовилась ко сну, уставшая и удовлетворенная, это было явно заметно, проделанной за день работой.
Так как вопрос застал её неожиданно, то она не сразу на него и ответила и это её замешательство, так же лишний раз озадачило Анни. Ей показалось даже, что для её соседки по комнате он был не приятен. Спустя несколько минут, видимо приняв для себя решение, Светлана подошла к Анни так близко, что был уловим слабый запах розовой воды, которой всегда пользовалась девушка и очень пристально посмотрела Анни в глаза.
— Да, в моей таинственности, есть оттенок некоего неуважение к соседке, напарнице и просто подруге. И я так чувствую, что мне угрозы с твоей стороны никогда не будет. Ты слышала когда-нибудь о революционерах?
Анни отрицательно закачала головой.
— Ну… а про бунтарей? Что, совсем ничего?
— Бунтари. Мой хороший друг был бунтарем. Он всегда читал запрещенную правительством литературу и ходил на демонстрации рабочих. Я даже как-то воровала из университета книжку, которую у него отобрали. Ему за это грозило исключение из университета.
Глаза у Светланы сузились и в их щелочках, запрыгали веселые зайчики.
— Так. Я так тебя и почувствовала. Ты скорее «за», чем «против».
— За кого «за» и против кого «против»?
— Я отвечу тебе прямо — я сочувствующая. Революционеркой меня еще никто не считает, но я поддерживаю во всем людей, которые хотят лучшей жизни и хотят перемен.
— Перемен чего?
— А всего! Анни, милая, это не сразу …Навряд ли ты этим всем интересовалась, судя по твоему статусу, но …потихонечку я тебе все расскажу.
— Светлана, я ведь даже сама не знаю, какой у меня статус. Я из бедных слоев общества, да еще и сирота с десяти лет, но, вот, посчастливилось выйти замуж за очень состоятельного человека.
— Да. Ты уже вкусила этой зловонной, роскошной жизни. И, боюсь, ты станешь защищать свои трофеи любой ценой. А я ближе к тем, кто ничего не имеет, но хотят жить как нормальные люди, иметь возможность учиться где хотят, жить где хотят, работать и получать за это справедливую зарплату, а не те крохи, чтобы только поддерживать в себе жизнь!
— Светлана. Я врач, я не бунтарь. Но, но я тоже всего этого хочу. Я очень хочу, со своей стороны, чтобы совершенно любой человек мог получить медицинскую помощь, не зависимо от его положения и такую медицинскую помощь, которую врач должен оказать человеку, нуждающемуся в ней, не
