зависимо от того, есть у него на это средства или нет. Для Господа мы все одинаковые, все испытываем мучения и боль, когда болит. Разве можно как-то градировать эту услугу для человека и ставить её в зависимость от его социального положения. Разве у простой кухарки живот болит не так сильно, как у фабриканта?
— Да, Анни. Самые верные слова, что я только слышала! Но я несколько про другое. Ты, все ровно не хочешь, ты даже боишься лишиться своего состояния. А поэтому для тебя всегда будет стоять выбор, и ты его сделаешь не в пользу борьбы. Если бы было по-другому, не стала бы ты выходить замуж за богатого мужчину. Ведь, ты же сама обмолвилась, как-то, что он намного был старше тебя?!
— Да. На много.
— И ты его навряд ли любила …ну …как мужчину, подобного тебе… …Только ты не подумай, что я осуждаю…
— А ты не осуждаешь?! — и Анни шутливо склонила голову на бок и пожала плечом, заглядывая с снизу в лицо подруге.
— Знаешь… не знаю. Не разобралась. Может и осуждаю. Но тебя осуждать сложно.
— Это почему?
— Понимаешь, женщины такого сорта как ты всегда стремятся отчаянно к подобающей оправе. Они находят такую оправу своей красоте, с гораздо меньшими усилиями чем остальные. То есть, я бы сказала, такая дорогая оправа сама им находиться и здесь как бы даже и нет твоей вины. Тебе предложили, так, мимоходом, ты, так, мимоходом, воспользовалась случаем стать в более выгодные условия. Тебя трудно представить в неподобающих условиях. Мало кто отказался бы, на твоем месте. Я даже за себя не могу ручаться уверенно!
Анни хмыкнула. Если уж говорить на прямоту, так на прямоту. — Знаешь, здесь есть какая-то вывороченная логика! И нельзя это все опровергнуть, но и принять невозможно.
— Почему? — быстро спросила Светлана.
— Во-первых, имея состояние, я продолжала работать и очень много работать, брать на себя ответственность даже за чужих для меня людей. Во-вторых, зачем мне не бояться все потерять, да… и зачем в принципе, все терять? Ты же сама сказала, сочувствуешь революционерам, которые хотят и стремятся к лучшей жизни, а я что… должна от неё отказываться, раз имею?
Светлана глубоко вздохнула и уже более печальным взглядом одарила Анни.
— Мы с тобой еще продолжим дискуссию. В твоих словах есть здравый смысл — я признаю. Вопрос только в том, что революционеры хотят лучшей жизни не только для себя, а для всего трудящегося народа. Иметь достойную жизнь должны именно те, кто работает, а не ведет праздную, безответственную жизнь. Ты оглянись вокруг. Эти рантье, помещики и другая знать. Спят до обеда, пьянствуют, бездельничают, живут в хоромах, а народ на его роскошь трудиться, лишенный всего, даже возможности получить медицинскую помощь. И разве можно признать это справедливым? Скажи… Ты трудилась — но у тебя жизнь достойного уровня, они трудятся — и только лишь выживают. Ну где, где же справедливость?
— Нет. Это не справедливо.
— Вот поэтому, надо с этим что-то делать. Никто добровольно не собирается отказываться от такой сладкой, удобной жизни! А ты сказала — Господь всех людей сделал равными — у всех руки, ноги, потребности. Но это я так, к слову. Я в отношении Господа имею сама столько вопросов, что никто мне на них еще не дал четких ответов.
— Да… — Анни задумчиво потупилась в пол, и её рука машинально стала накручивать на палец густой локон белокурых волос. — Нет ответов. Пастырь только говорит: «Богу все виднее».
Светлана дернула плечами.
— И у тебя, у тебя тоже? И наши священники произносят те же фразы, а в душе ничего не проясняется.
— Не знаю …Я не знаю ответов на многие вопросы. Я не знаю зачем Господь забрал у меня так много! Но, я думаю, Господа надо не понимать, а чувствовать душой, его логикой нельзя объяснить. Вероятно, мы должны здесь страдать, чтобы там … — она подняла бровь и вскинула голову — там жить безмятежно и в полной гармонии и там же, мы снова будем рядом со всеми, кого здесь потеряли.
Светлана вдруг резко обернулась к Анни и словно что-то случайно нашла, произнесла такие слова:
— Знаешь. Это настолько верное определение! Но я уже не про Господа. Мы уезжаем с тобой в Россию. Эта то государство, которое невозможно понять логикой, только душой!
— Ну… когда ты мне говоришь про Россию, во мне все больше растет желание поскорее её увидеть.
— А мы уезжаем через три дня. Я уже решила здесь все свои вопросы. Ты не против?
У Анни легкая волна радости прокатилась по телу. Признаться, ей порядком надоело скучать в Польше. Россия, по рассказам её новоиспеченной подруги, манила своей непредсказуемостью и самобытностью. Она интуитивно уже знала, что там она сумеет залечить свои раны сердца и получить новые, но такова жизнь!
ГЛАВА 78
Гельмут в последний месяц принес своей семье так много волнений, что хватило бы на пятерых. Ребенку шел только шестой год, но всех уже сейчас ужасало будущее и самого Гельмута и их, так как родители становятся заложниками всех проступков своего «дитя». Но, он пока, после инцидента с удавом, выкраденным из цирка, ничего сверхъестественного не натворил. Проблема семьи, на данный момент состояла в том, что он пропадал куда-то на целый день, тем самым принося стрессы своей нянечке, матери и отцу. И когда вечером, Миррано, напрягаясь из последних сил, пытался выудить из него информацию, куда он пропадает, а главное как, так как в связи с такими обстоятельствами, все двери квартиры тщательно запирались, изымались ключи у всех близких их семье и остались только у Миррано, Хелен, и нянечек, а те, вешали их себе на специальный ремешок к поясу. Но стабильно, к одиннадцати часам утра, мальчик исчезал из квартиры и как его нянечке, так и нянечке Михаэля оставалось только одно, бегать его разыскивать по всем углам, шкафам, под кроватями и в чуланах, на балконе, и так же по двору. Миррано и стегал его ремнем, и сулил купить всевозможные сладости, только лишь за то, чтобы тот признался, куда и как
