быть двух мнений, что эту меру следовало принять, как только наступил срок выкупа, тем более что сделанные контрпредложения со стороны Общества этой дороги были просто невыгодны и даже мелочны. Я несколько раз указывал Обществу, в лице члена Государственного Совета Кроненберга, на то, что я мог бы возражать против выкупа только в том случае, если бы само Общество сделало явно заманчивые предложения, но получал каждый раз одни общие, сопровождавшиеся самыми ничтожными поправками в расчетах правительства. В Совете министров было полное единогласие, и я вовсе не предполагал выступать по этому делу и просил даже С. В. Рухлова взять на себя эту задачу, казавшуюся очень не сложной, при явном сочувствии почти бесспорного большинства Думы.
В заседании Совета министр путей сообщения усиленно просил меня, однако, взять на себя защиту и привел в оправдание своей просьбы то, что польское коло решило построить свое возражение на чисто политической почве, доказывая наличие желания у правительства принять эту меру исключительно в целях борьбы с польскими интересами и упрекая его в прямом желании удалить всех польских служащих и наводнить дорогу худшими элементами с русской сети. Он привел также, что именно ему было бы особенно трудно бороться с такою тенденциею, потому что он еще недавно принадлежал к группе националистов, да и само коло открыто говорит, что я не сочувствую этой мере и только вынужденно подписал законопроект, чтобы меня не обвинили в потворстве польским желаниям.
Все члены Совета министров поддержали С. В. Рухлова, и я четвертый раз с 15 октября должен был выступать по боевому вопросу.
Мое выступление на самом деле оправдывалось тем резким тоном возражений против взглядов правительства, которым защищали поляки свое нерасположение к предложенной мере; депутат инженер Светницкий был особенно резок, и от него не отставал и его коллега Жуковский, очень сведущий в экономических вопросах, всегда хорошо подготовленный к делу, по которому он выступал на трибуне, но сравнительно умеренный в тоне своих возражений.
И на этот раз я имел большой успех. Возражение польской группы собрало очень незначительное число голосов. В пользу правительства собралось большинство голосов подавляющей численности.
Политические тенденции были мною совершенно устранены и всему делу придан чисто деловой, финансовый и технический характер, а [по вопросу] неприкосновенности служащим, готовым служить на правительственной службе так же, как они служили частному Обществу, мною даны от имени правительства все гарантии справедливости.
Не упущен был мною и стратегический характер дороги, достаточно оправдывающий идею сближения дороги с русскими, а не прусскими и австрийскими дорогами.
Глава II
Первые слухи и газетные заметки о Распутине и начало вызванных этим делом пересудов в Думе. Безуспешность попыток влияния на печать. — Юбилей лицея. — Разрастание газетной полемики, недовольство государя и мои разъяснения о неосуществимости предположения ограничить свободу печати. — Скандал между Распутиным, Гермогеном и Илиодором. — Искание выхода из создавшегося положения. — Мое совещание с Макаровым и Саблером. — Беседа с бароном Фредериксом. — Высочайшее поручение М. В. Родзянко дать личное заключение по делу об обвинении Распутина в принадлежности к секте «хлыстов». — Моя беседа о Распутине с императрицей Марией Федоровной. — Мое свидание с Распутиным. — Мой доклад государю об этом свидании. — Дело о распространении А. И. Гучковым копий писем императрицы и великих княжон к Распутину
Государь оставался в этом году до начала января в Ливадии, и оттуда не доносилось никаких сколько-нибудь выдающихся сведений. Но здесь, в Петербурге, атмосфера стала постепенно сгущаться. В газетах все чаще и чаще стало опять упоминаться имя Распутина, сопровождаемое всякими намеками на его близость ко двору, на его влияние при тех или иных начинаниях, в особенности по Духовному ведомству. Начали появляться заметки о его действиях в Тобольской губернии, с довольно прозрачными намеками на разных петербургских дам, сопровождавших его в село Покровское и посещавших его там; на близость к нему даже разных сановников, будто бы обязанных своим назначением его покровительству. Такие заметки всего чаще появлялись то в газете «Речь», то в «Русском слове», причем последнее сообщало наибольшее количество фактических сведений, и среди них однажды было напечатано сообщение о том, что на почве отношений к Распутину возникла даже размолвка в царской семье, причем давалось довольно недвусмысленно понять, что великая княгиня Елизавета Федоровна стала в резко отрицательное к нему отношение и из-за этого совершенно отдалилась от Царского Села.
С газетных столбцов эти сведения постепенно перешли в Государственную думу, где сначала пошли пересуды в «кулуарах», в свою очередь питавшие этими слухами и намеками думских хроникеров, и затем перешли и на думскую трибуну, с которой левые депутаты и несколько раз Милюков и другие кадеты намекали весьма прозрачно на «темные» силы, в особенности говоря о деятельности Святейшего синода и о порядке замещения епископских кафедр.
Особенное обострение получил этот вопрос в связи с именем А. И. Гучкова. В начале декабря или в конце ноября стали распространяться по городу отпечатанные на гектографе копии 4 или 5 писем — одно императрицы Александры Федоровны, остальные от великих княжон к Распутину. Все эти письма относились к 1910 или 1909 году, и содержание их, и в особенности отдельные места и выражения из письма императрицы, составлявшие в сущности проявления мистического настроения, давали повод к самым возмутительным пересудам. Об этом я скажу подробнее в дальнейшем изложении.
Мне и А. А. Макарову все это было крайне неприятно. Мы оба видели ясно, что рано или поздно нам придется встретиться с неудовольствием по этому поводу, и тем не менее нам было очевидно наше бессилие повлиять на газеты в этом злополучном вопросе. Все попытки Макарова уговорить редакторов, сначала через начальника Главного управления по делам печати графа Татищева, а затем и лично, не приводили ни к чему и вызывали только шаблонный ответ: «Удалите этого человека в Тюмень, и мы перестанем писать о нем», а удалить его было не так просто. Мои попытки повлиять на печать также успеха не имели. Я воспользовался визитами ко мне М. А. Суворина и Мазаева и старался развить перед ними ту точку зрения, что газетные статьи с постоянными упоминаниями имени Распутина и слишком прозрачными намеками только делают рекламу этому человеку, но, что всего хуже, играют на руку всем революционным организациям, расшатывают в корне престиж власти монарха, который
