Приближалась буревая стена – зримая смесь дождя и ветра, предвещающая Великую бурю. Громадная волна воды, грязи и камней, сотни футов в высоту, и впереди нее лихорадочно метались тысячи спренов ветра.
В битве он мог защищать свою жизнь, умело обращаясь с копьем. Когда же приблизился к краю пропасти, оставалась возможность сделать шаг назад. Теперь у него не было ничего. Невозможно ни сражаться, ни спрятаться от черного чудовища, тени, что распростерлась над горизонтом, погружая мир во тьму раньше наступления ночи. Восточная стена кратера, в котором был устроен военный лагерь, была разрушена ветрами, а казарма Четвертого моста стояла первой в ряду. Между ним и равнинами не было ничего. Между ним и бурей не было ничего.
Глядя на бушующую, неистовую, клубящуюся волну несомых ветром воды и мусора, Каладин чувствовал себя так, словно на него надвигался конец света.
Он глубоко вздохнул, забыв про боль в ребрах, и буревая стена, в мгновение ока преодолев лесной склад, обрушилась на приговоренного.
35
Свет, озаряющий путь
«Хотя многие желали построить Уритиру в Алетеле, это представлялось совершенно невозможным. И потому мы попросили о том, чтобы его разместили на западе, в месте, ближайшем к Чести».
Вероятно, самый старый первоисточник, в котором упоминается город; процитирован в «Вавибраре», строка 1804. Все бы отдала за возможность перевода с Напева зари.Удар бури едва не лишил Каладина сознания, но шок от внезапного холода привел его в чувство.
На мгновение холод полностью поглотил приговоренного. Потоком воды его прижало к стене казармы. Камни и кусочки веток впивались в лицо; тело успело в достаточной степени онеметь, чтобы он не чувствовал боли.
Он вынес это, балансируя на грани обморока, плотно зажмурившись и затаив дыхание. Потом буревая волна с грохотом понеслась дальше. Следующий шквал ударил сбоку – воздух словно вскипел, забурлил. Его потащило в сторону, сдирая кожу со спины, и подбросило вверх. Затем ветер переменился, опять задул с востока. Каладин повис во тьме, и веревка, привязанная к его ногам, то слегка ослабевала, то вновь натягивалась. Он вдруг понял, что полощется на ветру, будто воздушный змей, прицепленный к кольцу в наклонной крыше барака, и испугался.
Только эта веревка мешала буре протащить его вместе с остальным мусором через весь Рошар. На несколько ударов сердца он утратил способность мыслить. Несчастный ощущал лишь панику и холод – первая бурлила у него в груди, второй пытался забраться под кожу и заморозить его целиком. Каладин закричал, сжимая единственную сферу, будто спасательный трос. Крик был ошибкой, потому что холод забрался к нему в рот. Словно призрак сунул руку в глотку.
Этот безумный вихрь двигался во всех направлениях сразу. Шквал миновал, и Каладин с грохотом упал на крышу барака. Почти сразу же новый порыв ветра попытался опять его поднять, обдавая волнами ледяной воды. В вышине рокотал гром, точно сердцебиение чудовища, которое поглотило Каладина. Молнии, словно белые зубы, пронзали тьму. Воющий и стонущий ветер был таким громким, что почти заглушал раскаты грома.
– Хватайся за крышу, Каладин!
Голосок Сил. Такой тихий, такой тонкий. Как же он ее вообще услышал?
Превозмогая оцепенение, Каладин сообразил, что лежит лицом вниз на покатой крыше. Уклон был не такой крутой, чтобы он мог сразу же скатиться вниз, да к тому же ветер большей частью дул ему в спину. Он сделал, как велела Сил, – схватился за выступ крыши холодными, мокрыми пальцами. Одновременно парень пытался удержать сферу, прижимая ее к каменной крыше. Пальцы переставали слушаться. Сильный ветер пытался сдуть его на запад. Если он ослабит хватку, опять окажется болтающимся в воздухе. Веревка была недостаточно длинной, чтобы перелететь на противоположную сторону невысокой крыши, где было бы хоть какое-то укрытие.
Поблизости от него в крышу врезался валун – он не слышал удара, но почувствовал, как все здание заходило ходуном. Валун покатился вперед и с грохотом упал на землю. Сама буря не обладала подобной силой, но временами шквал подхватывал большие предметы, возносил их и волок за собой на сотни футов.
Пальцы соскальзывали.
– Кольцо, – прошептала Сил.
Кольцо. Веревка привязывала его ноги к стальному кольцу, вделанному в край крыши. Каладин разжал пальцы и, когда его потащило назад, схватился за кольцо. Вцепился в него из последних сил. Веревка натянулась вдоль его тела – она почти соответствовала его росту. Он подумал, не развязать ли ее, но не посмел отпустить кольцо. Так и болтался, словно люстра на ветру, обеими руками цепляясь за кольцо, зажав сферу между ладонью и сталью.
Битва не прекращалась ни на миг. Ветер то дергал его налево, то пытался тащить направо. Каладин не знал, сколько это уже длится; здесь, среди ярости и грохота, время потеряло смысл. Его оцепенелый, измученный разум вдруг решил, что это все ночной кошмар. Ужасный сон, полный черных, живых ветров. Посреди скрежета и скрипа ярко-белые вспышки молний озаряли жуткий, исковерканный мир, объятый хаосом и вызывающий трепет. Казалось, что сами дома вот-вот сдует и все вокруг перекосилось, не в силах сопротивляться чудовищной мощи стихии.
В те редкие моменты, когда проглядывал свет и он осмеливался открыть глаза, казалось, что рядом стоит Сил, обратив лицо к ветру и вскинув ручки. Как будто пытается удержать бурю и разбить ветра, наподобие камня, который разбивает волны быстрого потока.
Холодный дождь приглушил боль от царапин и синяков. Но он также лишил пальцы чувствительности. Каладин и не почувствовал, как они соскальзывают. Он лишь понял в какой-то момент, что опять болтается в воздухе и шквал поднимает его, норовя прижать к крыше казармы.
Удар оказался сильным. Перед глазами вспыхнули огни, которые слились друг с другом и сменились чернотой.
Он не потерял сознание, но его окутала тьма.
Каладин моргнул. Наступила тишина. Буря утихла, все вокруг погрузилось в чистейший мрак. «Я умер», – мелькнула мысль. Но почему тогда чувствует под собой влажный камень крыши? Он тряхнул головой, дождевая вода брызнула на лицо. Ни молний, ни ветра, ни дождя. Противоестественная тишина.
Каладин с трудом поднялся, едва удерживая равновесие на скошенной крыше. Камень у него под ногами был скользким. Он не чувствовал своих ран. Вообще не чувствовал боли.
Открыл рот, чтобы позвать кого-нибудь во тьме, но промолчал. Эту тишину не следовало нарушать. Казалось, воздух вокруг него весит меньше, как и он сам. Каладин словно вот-вот должен был воспарить.
Во тьме возник чей-то огромный лик. Он был черным, но едва заметно выделялся среди темноты. А еще – широким, точно внушительный грозовой фронт, и необъятным, но Каладин его каким-то образом видел. Нечеловеческий лик. Он улыбался.
