– Как же вы отличаете правильное от неправильного? Если жрецы вам не указ, то как вы во всем разбираетесь?
– Все зависит от образа мыслей. Что для тебя самое главное?
– Я не знаю. Скажите сами.
– Нет. Если я отвечу, то буду ничем не лучше жрецов, которые навязывают верования.
– Ясна, они не злые.
– Да, они всего лишь попытались покорить весь мир.
Шаллан поджала губы. Война, что уничтожила Иерократию, раздробила воринизм на ордена. Это был неизбежный результат того, что жрецы попытались добиться власти. В обителях должны были обучать морали, а не навязывать ее. Теперь применять силу мог ли только светлоглазые.
– Вы говорите, что не можете предоставить мне ответы, – сказала Шаллан. – Но разве я не имею права просить совета у кого-нибудь мудрого? Того, кто многое пережил? Зачем мы вообще пишем книги и делаем выводы – разве не ради того, чтобы повлиять на других? Вы сами утверждали, что сведения бесполезны, если их не используют для умозаключений.
Ясна улыбнулась и опустила руки в воду, смывая мыло. Шаллан уловила в ее глазах победный блеск. Принцесса не всегда защищала какие-то идеи, потому что верила в них; она просто вынуждала ученицу действовать. Это выводило девушку из себя. Как же ей понять, что на самом деле думает Ясна, если той ничего не стоит менять одну точку зрения на противоположную?
– Ты ведешь себя так, будто существует всего один ответ, – заметила принцесса, жестом указывая на полотенце и выбираясь из бассейна. – Единственный, безупречно верный ответ.
Шаллан поспешно вскочила и принесла большое и пушистое полотенце.
– А разве суть философии не в этом? Не в поиске ответов? Поиске правды, истинного смысла вещей?
Вытираясь, Ясна приподняла бровь.
– Что? – спросила Шаллан, вдруг насторожившись.
– Кажется, пришло время для полевых учений. За пределами Паланеума.
– Сейчас? Но уже поздно!
– Я предупреждала тебя, что философия – практическое искусство, – проговорила Ясна, заворачиваясь в полотенце, а потом наклонилась и вытащила духозаклинатель из мешочка. Обвернула цепочки вокруг пальцев, закрепила самосветы на тыльной стороне ладони. – И я тебе это докажу. Помоги-ка одеться.
В детстве Шаллан обожала вечера, когда ей удавалось выскользнуть в сады. Когда все вокруг укутывало одеяло тьмы, мир делался совершенно иным. Под покровом теней нетрудно было вообразить, что камнепочки, сланцекорник и деревья – какая-нибудь чужеземная фауна. Шуршание кремлецов, выбирающихся из расщелин, превращалось в отзвуки шагов мистических жителей далеких краев. Большеглазых торговцев из Шиновара, погонщиков большепанцирников из Кадрикса или рыбаков, бороздивших Чистозеро на своих узких лодках.
Идя по ночному Харбранту, она ничего такого не воображала. Представлять себе загадочных незнакомцев в ночи когда-то было увлекательной игрой, но здесь загадочные незнакомцы были вполне реальны. Вместо того чтобы под покровом темноты превратиться в таинственное, интригующее место, Харбрант был почти таким же, как днем, – только опаснее.
Ясна не обращала внимания на призывы рикш и носильщиков с паланкинами. Она медленно шла, одетая в красивое фиолетово-золотое платье, и Шаллан, в синих шелках, следовала за своей наставницей. Принцесса не потрудилась уложить волосы после купания и оставила их распущенными, ниспадающими вдоль спины; такая вольная прическа была на грани скандала.
Они шли по Ралинсе – главной улице, что вела по склону холма, петляя то вверх, то вниз, соединяя Конклав и порт. Несмотря на поздний час, толпа оставалась весьма плотной. Многие мужчины, что шли по этой улице, словно несли ночь внутри себя. Лица у них были суровые, темные. Звуки, все еще раздававшиеся над городом, тоже чем-то напоминали о ночной тьме – грубые слова, резкий тон. Крутой склон, на котором расположился Харбрант, все так же густо усеивали дома, но они как будто съежились в ночи. Почернели, как камни, обожженные в костре. Превратились в призраки самих себя.
Колокольчики по-прежнему звенели. Во тьме звук каждого из них становился тихим криком. Из-за них присутствие ветра ощущалось острей, словно он был живым существом, с каждым своим визитом устраивавшим звонкую какофонию. Подул бриз, и по Ралинсе прокатился серебряный звон. Шаллан едва не начала озираться в поисках укрытия.
– Светлость, – сказала она, – может быть, нам стоит нанять паланкин?
– Паланкин может воспрепятствовать уроку.
– Я бы с радостью выучила урок днем, если вы не против.
Ясна остановилась там, где от Ралинсы уходила в сторону темная примыкающая улица:
– Шаллан, как насчет этой дороги?
– Она кажется мне не очень-то привлекательной.
– И все же это самый короткий путь от Ралинсы до театрального квартала.
– Мы туда направляемся?
– Мы никуда не «направляемся». – Ясна свернула на примыкающую улицу. – Мы играем роли, размышляем и учимся.
Взволнованная Шаллан последовала за принцессой. Ночь поглотила их; лишь случайные огни открытых допоздна таверн и лавок освещали путь. На руке Ясны была черная перчатка без пальцев, поглощавшая свет камней в духозаклинателе.
Шаллан почувствовала, что идет крадучись. Ее ноги в туфлях на тонкой подошве ощущали каждую неровность на мостовой, каждый камешек и трещину. Девушка нервно обернулась, когда они прошли мимо компании рабочих, собравшейся возле двери таверны. Те были темноглазыми, разумеется. В ночи эта деталь приобретала особый смысл.
– Светлость? – тихонько позвала Шаллан.
– В молодости мы ищем простые ответы. Наверное, самый верный признак юности – желание, чтобы все шло как надо. Именно так, как шло всегда.
Шаллан нахмурилась, все еще поглядывая на мужчин возле таверны.
– Чем старше мы становимся, – продолжила Ясна, – тем больше вопросов задаем. Мы начинаем спрашивать почему. И все-таки по-прежнему хотим, чтобы ответы были простыми. Мы предполагаем, что у людей, которые нас окружают, – у взрослых, у правителей – эти ответы есть. И нам достаточно того, что они говорят.
– Мне никогда не было достаточно, – мягко возразила ученица. – Я желала большего.
– Потому что ты созрела. То, что ты описываешь, с возрастом приходит к каждому из нас. Я совершенно уверена в том, что взросление, мудрость и стремление проникнуть в суть вещей равнозначны друг другу. Чем старше мы становимся, тем сильнее наша склонность отвергать простые ответы. За исключением случаев, когда кто-то повстречается у нас на пути и потребует, чтобы мы их приняли без всяких возражений. – Ясна прищурилась. – Тебя удивляет, что я отвергаю ордена.
– Верно.
– Большинство из них требуют не задавать вопросов.
