— Я быстро адаптируюсь к обстоятельствам. Вот только хотела спросить: как давно ты планировал вторую жизнь? Мне… просто интересно. Задолго до меня?
Глава 20
Затаив дыхание, я кошусь на Давида.
— У тебя есть уникальная особенность, Радка, — произносит он чуть отстраненно, но с улыбкой, — своим появлением рушить все мои планы. И неважно сколько тебе лет — пятнадцать, двадцать, двадцать пять… нам давно пора принять это как факт. — Снова треплет мальчишек, теперь за плечи и с явным удовольствием.
— Ты планировал уехать уже тогда? Серьезно?! Кстати, мне было четырнадцать.
Он цокает языком.
— Еще лучше. Четырнадцать, мать их, — ругается беззвучно, вызывая у меня тень улыбки.
— Но я серьезно, — говорю, чуть оробев от нашей откровенности. — Ты собирался уехать уже в то время?
— Да, собирался, не вышло.
— Но как? Ты в то время работал на моего отца. У тебя ничего толком не было.
— Я планирую тебя кое с кем познакомить. Этот человек сильно повлиял на мою жизнь. Сразу скажу: вероятно он тебе не понравится, по общению тип довольно неприятный, эгоцентричный и высокомерный. Гребаное светило науки. Я сам при первой встрече порывался ему втащить пару раз. Но он их дедушка, — кивает на детей. — И я думаю, тебе будет интересно.
— Дедушка?! То есть, твой отец?
Давид кивает.
— Вот кто помог тебе все это провернуть! — догадываюсь я. — Я понимала, что одному это не под силу, но мне и в голову не могло прийти! Ты все-таки нашел его!
— Я знаю, что тебе непросто понять. Любому человеку было бы нелегко, а ты, оказывается, еще и оплакивала меня. Но иначе поступить было нельзя. Вскоре после того, как я познакомился с отцом, у меня появился шанс начать все сначала под другим именем. Он сам предложил мне.
— Настоящий Давид погиб?
— Это был несчастный случай. Передоз. Он старше меня буквально на пару лет, и мы были похожи внешне. Мой отец его ненавидел.
— А ты ему понравился?
— Скажем, мы совпали в целях. Я редко кому нравлюсь. Он всегда хотел сына, о котором не стыдно рассказать, но ни я, ни Дава под этот параметр не подходили. Признать он меня тоже не мог, это было бы опасно.
— Из-за черепах?
Он мешкает.
— Я смог вырваться из той ОПГ только потому, что у черепах не было рычагов давления на меня. Узнай они про папашу научного сотрудника забугорного вуза, они бы дежурили возле его дома.
— Может быть и нет.
— Может быть и нет, — повторяет он. — Но подкидывать родственникам проблем не было в моих планах.
— Черепахи приезжали на твои похороны, — как бы странно эта фраза ни звучала, она имеет смысл. — Предлагали помощь. Любую. И деньги. Приличные с виду люди, воспитанные. Сказали про тебя длинный тост. Знаешь, такой искренний. Они пообещали, что при необходимости, поддержат меня.
Его скулы будто становятся резче, и выражение лица — хищным,
— Да, они чтут память своих бойцов. Памятник мне двухметровый не заставили поставить на их особом кладбище за черным забором?
— Пытались.
— Ты отказалась?
— Конечно.
— Правильно. Радка, девочка моя, мальчиков в нашем регионе растить нельзя ни в крем случае. Как ты сама не сообразила? Если черепахи не развалятся к тому времени, а пятнадцать лет пролетят быстро, они будут заманивать наших детей.
Встрепенувшись, я дергаюсь.
— Это совершенно исключено! — быстро говорю, сжимая ручку коляски.
— Малыш, мне тоже было пятнадцать лет, и я не собирался в то время мочить людей за деньги. Не о таком я мечтал, понимаешь?
Качаю головой. Картинки с боев, на которых присутствовала, проносятся кровавым калейдоскопом. Я даже чувствую запах крови и пота. Вкус железа на губах.
Мои костяшки пальцев белеют от напряжения.
— Я знаю, что ты сейчас думаешь: он из детского дома, его судьба была предсказуема. Все так, моя хорошая, но я, несмотря на то, что с детства занимался боксом, не был готов к тому уровню жестокости, который увидел там. Они мне переломали психику.
— Адам…
— Тише.
— Прости. Давид. Я бы умерла, но не допустила такого.
— Они умеют заманивать молодых ребят. Они знают, что предложить и каким образом. Что сказать, на что надавить. Они — черти.
Мне становится зябко, и я останавливаюсь, чтобы обнять детей и чмокнуть их в лобики. Любуюсь на круглые щечки, пухлые губы, растянутые в улыбки от такого внезапного внимания. Детишки гулят, а я с ними нежничаю, словно не видела неделю.
Между делом проверяю, не замерзли ли ладошки в перчатках. Путь до ресторана близок, но мы специально идем медленно, чтобы договорить.
— Я в ужасе, Давид. Я просто в ужасе!
— Ты родила моих детей, Рада, — говорит он, тоже присев. — Ты очень смелая.
Мы смотрим друг на друга напряженно, и в какой-то момент я нахожу даже в искусственных карих глазах поддержку. И выдыхаю.
— Но мы этого недопустим, разумеется, — продолжает он.
— Ты клянешься? — хватаю за руку.
— Клянусь. Для всех Алтай умер именно таким способом, который заслуживал. Ни у кого не осталось вопросов. Если черепахи хотели похоронить меня у себя, значит, они уверены. Теперь ты увезешь оттуда детей очень далеко. Я позабочусь о безопасности.
— Они самые лучшие, Давид. Самые.
— Я знаю. Вижу. Я… не ожидал. Ладно. Когда до меня дошла информация, что ты родила, первое, что я подумал — хоть бы девочка. Пожалуйста, пусть будет девочка.
— Девчонок они берегут, это табу, я помню. Мне надо было уехать. Сразу же уехать из этого чертова отеля, еще беременной. Спрятать их.
— Тебя оттуда было не выманить.
Мне и правда приходили приглашения на конференции, но мне было не до этого.
— Пришлось скупить всю землю на юге с целью задавить мой бизнес? Ты вообще собираешься там что-то строить?
— Посмотрим. Идем, дети могут замерзнуть. Сегодня должны были привезти новые игрушки, может быть, им что-то понравится. Прошлые, как я понял, были неудачными.
— Неудачными? Они играли часами, не оторвать. Мне кажется, они в восторге.
— Мне так показалось.
Мы почти подошли к ресторану, осталось с десяток шагов, и я говорю быстро:
— Я тебя выслушала и считаю твои аргументы резонными, но я тебе не доверяю. Не могу доверять.
— Я понимаю. Давно пора перестать это делать.
Давид открывает дверь ресторана, и я закатываю коляску.
Мы с детьми занимаем столик у окна, вскоре к нам присоединяется Надя. Давид же дает несколько распоряжений официантам и на завтрак не остается. Пока он находится в зале, я неотрывно за ним наблюдаю — движения, мимика, жесты. Он неплохо поработал над собой. Наверное, если дело жизни и смерти, любой бы человек справился, но он это сделал блестяще. Лишь потому, что я жила с ним, любила, разглядывала, лишь поэтому я улавливаю сходство.
Он сказал, что собирался уехать уже при нашей первой встрече. Это сейчас не так важно, но все же стоит расспросить подробнее. Его отец жив!
У моих мальчиков есть еще один дедушка! И он какой-то успешный, умный человек. Познакомиться с ним — заманчиво. Интересно, он знает про меня?
Давид выдает информацию порционно, видимо, наблюдает за моей реакцией и делает выводы.
Когда я забеременела в первый раз, и сказала об этом Адаму, на его лице отразилось как будто… облегчение. Я подумала тогда, что он обрадовался самому факту беременности, потому что думал, что Бог не пошлет ему детей из-за грехов. И что наш малыш станет благословением. Может быть так и было. Но моя фантазия устремляется вперед, и я вдруг думаю о том, что если он собирался исчезнуть тогда, но получил причину остаться со мной? Не бросать меня. Еще одну причину пожить той, черновой жизнью?
Я вновь потираю предплечья, ругая себя за воздушные замки. Не любил он меня. Я была очередной малолеткой, которая грела его постель.
Давид прав в одном — я решилась родить детей от Алтая. И теперь должна сделать все, чтобы спасти их от наследия отца.
