«мышление образами», а не концепциями. Эта идея отчасти обусловила тот
почет, в котором находятся описания видимых вещей – особенно
эмоциональные описания природы в духе Тургенева.
Но при всем возвращении к «форме» и «вечным идеям» движение вовсе не
являлось ренессансом. Ему не хватало оригинальности и силы. Оно было
консервативным и миролюбивым, эклектичным и робким. Оно боролось скорее
за отсутствие великого безобразия, чем за великую красоту. Возрождение
истинно активного чувства формы и истинно смелого метафизиче ского
мышления произошло потом, в 90-е годы XIX и в первые годы нынешнего
столетия.
39
2. ГАРШИН
Первым и во многом самым характерным представителем прозаиков-
восьмидесятников был Всеволод Михайлович Гаршин. Он происходил из
помещичьей семьи; родился в 1855 г. в Донецком уезде. Гимназию окончил в
Харькове, в 1873 г. поступил в Петербургский Горный институт, но его не
закончил. Он был человеком с необычайно развитым нравственным чувством, и
так как он воспитывался в годы, последовавшие за освобождением крестьян,
естественно, приобрел образ мыслей «кающегося дворянина». Это не привело
его в стан политической борьбы за народ, но когда разразилась война с Турцией
(1877), он пошел на войну солдатом. Сделал он это не из патриотизма и не из
авантюризма, но от глубокого убеждения, что если народ страдает на фронте,
его долг страдать вместе с народом. Гаршин был хорошим солдатом. Его имя
попало в газеты, он получил чин сержанта. В августе 1877 он был ранен в ногу
и отправлен в Харьков. Там он написал Четыре дня, рассказ о раненом солдате,
который четыре дня лежит, не в состоянии пошевелиться, на поле сражения
рядом с разлагающимся телом мертвого турка. Рассказ появился в октябре
1887 г. и произвел сенсацию. Репутация Гаршина была установлена раз и
навсегда. Он стал профессиональным писателем. Но постепенно хрупкая
душевная организация привела его к заболеванию, выразившемуся в
постоянном и мучительном разладе со всем мировым порядком. Он постоянно
находился на грани психического срыва. Поведение его стало странным.
Однажды он пошел к премьер-министру Лорис-Меликову и стал его
уговаривать «помириться» с революционерами. Это был один из первых его
странных поступков. Но то обстоятельство, что он на собственном опыте знал,
что такое психическая болезнь, помогло ему написать самый замечательный из
своих рассказов – Красный цветок (1883). Состояние его ухудшалось. Он
чувствовал неминуемое приближение безумия. Это усиливало его меланхолию
и в конце концов привело к самоубийству. После особенно тяжелого приступа
отчаяния он бросился в лестничный пролет и сломал ногу. Он так и не
поднялся: после пятидневной агонии 24 марта 1888 г. он умер. Все знавшие его
говорят о его необыкновенной чистоте и обаянии. Говорят особенно о его
глазах, несравненных и незабываемых.
Сущность личности Гаршина в том, что ему был дан «гений» жалости и
сострадания, такой же сильный, как у Достоевского, но без «ницшеанских»,
«подпольных» и «карамазовских» ингредиентов великого писателя. Дух
жалости и сострадания пронизывает все его творчество, количественно
небольшое: около тридцати рассказов, вошедших в один том. В большинстве из
них он является умным учеником Тургенева и раннего Толстого. В нескольких
( Сигнал, Сказание о гордом Аггее) он идет по указанному Толстым пути
создания народных рассказов. То, чего не было и « Attalea Princeps» – басни, с
животными и растениями в человеческих ситуациях. Второй из этих рассказов
принадлежит к лучшим гаршинским созданиям – он пропитан духом
трагической иронии. Он предвещает Чехова в великолепно построенном
рассказе Денщик и офицер. Это рассказ об «атмосфере» – атмосфере унылой
тоски и бессмысленной скуки. В Очень коротком романе он обрабатывает –
более удачно – сюжет арцыбашевской Войны о неверности женщины,
покинувшей героя, ставшего инвалидом. Это маленький шедевр по густоте и
лирической иронии. Самый известный и самый характерный его рассказ –
Красный цветок, первый из длинного ряда русских рассказов, посвященных
сумасшедшему дому (вторым по времени был рассказ Чехова Палата № 6).
В нем болезненное и напряженное нравственное чувство Гаршина достигает
апогея. Это рассказ о безумце, одержимом желанием истребить зло в мире. Он
40
делает открытие, что все зло сосредоточено в трех цветках мака, растущих в
больничном саду, и ему удается, применив всевозможные хитрости и уловки,
обмануть сторожа и сорвать эти цветы. Он умирает от нервного истощения, но
умирает счастливый и уверенный в том, что осуществил свою задачу. Рассказ
этот – сильный и мрачный. Удручающая атмосфера сумасшедшего дома
передана с впечатляющим мастерством. Конец приходит как облегчение, как
смерть мученика, но и тут таится жало горькой иронии.
Нельзя сказать, что Гаршин великий писатель. Его манера слишком
связана с годами упадка литературы. Техника недостаточна; даже в Красном
цветке читателя сердят встречающиеся несоразмерности. Но со всем тем стиль
его – чистый, сдержанный и искренний, и даже случайные неловкости
предпочтительнее, чем бойкая риторика и картонный драматизм андреевской
школы.
3. ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ПРОЗАИКИ
Восьмидесятые и девяностые годы были плодотворны для русской
беллетристики. Она была не слишком высокого качества, и даже в то время
никто не думал, что происходит великое литературное возрождение. Но все же
нельзя сказать, что не было ничего значительного. Нет необходимости
рассматривать каждого из восьмидесятников в отдельности, достаточно будет
беглого обзора. Старейший из всех (в течение долгого времени «старшина
русской литературы») П. Д. Боборыкин (1836–1921) был скорее журналистом,
чем писателем; его романы – фотографии разных душевных состояний, через
которые проходил типичный «интеллигент», а также новых социальных
явлений, как, например, «культурный купец». Написаны они «объективным»
стилем, имитирующим стиль французской натуральной школы. Тоже
журналистом, но другого толка, был Василий Немирович-Данченко (р. 1848 г.,
не путать с его братом Владимиром, основателем Московского
Художественного театра); этот возил своего читателя по всему свету, позволяя
себе легкий налет сенсационности. Его читали простодушные люди,
наслаждавшиеся историческими романами Всеволода Соловьева (1849–1903),
брата знаменитого философа. Но уважающие себя интеллигенты этой
литературой не увлекались, это был «дурной тон».
Влияние Достоевского ощутимо в произведениях М. Н. Альбова (1851–
1911), чрезвычайно длинно описывавшего болезненное психическое состояние
священников и церковников; князя Д. П. Голицына-Муравлина (р. 1860), под
впечатлением от князя Мышкина затеявшего галерею портретов патологических
типов из аристократической среды. Другая сторона Достоевского отразилась в
произведениях К. С. Баранцевича (р. 1851), который писал рассказы в
почтенной традиции Бедных людей, описывая страдания бедняков и
угнетенных. Более строгая нота звучит в произведениях Мамина-Сибиряка
(1852–1912), создавшего неподслащенные картины тяжелой и безрадостной
жизни горняков Урала. Иероним Ясинский (р. 1850), натуралистический автор
французского толка, очень рано провозгласил права Искусства для Искусства.
Он был первым русским писателем, писавшим на темы пола, и в 1917 г. –
первым беспартийным интеллигентом, примкнувшим к большевикам. Юмор
южнорусской души нашел выражение в непритязательных повестях И. Н. По-
