Вероятно, уместно будет назвать (только назвать) здесь имя Марии
Башкирцевой (1860–1884). Хотя она и не была политической эмигранткой, она
жила во Франции и писала по-французски. Ее Дневник, опубликованный
посмертно в 1887 г., произвел сенсацию в Европе и был переведен на многие
языки (на русский позднее, чем на английский и немецкий). Без сомнения, это
замечательный человеческий документ, открывающий в авторе незаурядную
силу самонаблюдения. Но его значение, пожалуй, переоценили, и во всяком
случае, он находится вне линии развития русской литературы.
5. КОРОЛЕНКО
Владимир Галактионович Короленко является, бесспорно, самым
привлекательным представителем идеалистического радикализма в русской
литературе. Если бы не было Чехова, он был бы первым среди прозаиков и
поэтов своего времени. Он родился в 1853 г. в Житомире, главном городе
Волыни, в то время наполовину польском. Его отец был судьей (в то время
гражданский чиновник с правами, примерно, мирового судьи), мать – польской
дворянкой. В детстве Короленко не слишком хорошо понимал, какой он
национальности, и читать по-польски выучился раньше, чем по-русски. Только
после польского восстания 1863 г. семье пришлось сделать окончательный
выбор; они стали русскими. В 1870 г. Короленко уехал в Петербург, стал
студентом Технологического института, а затем – Московской
сельскохозяйственной академии, но не окончил ни одного из этих учебных
заведений: его исключили за принадлежность к тайной политической
организации. В 1879 г. он был арестован и сослан в северо-восточную Сибирь;
несколько лет он прожил в отдаленном районе Якутии. В 1885 г. ему было
разрешено вернуться в Россию и поселиться в Нижнем Новгороде. В том же
году он опять появился на страницах литературного журнала с рассказом об
якуте – Сон Макара. В Нижнем он провел десять лет, и там были написаны
почти все его лучшие рассказы. Он работал «на голоде» в 1891–1892 гг. и потом
выпустил об этом книгу. В 1895 г. ему было разрешено вернуться в Петербург.
В 1900 г. был избран почетным академиком, но отказался от этого звания в
связи с известным инцидентом с Максимом Горьким (см. ниже). В 1900 г.-
переехал в Полтаву, где прожил до самой смерти. После смерти Михайловского
он стал самой выдающейся фигурой среди народников. С 1895 г. почти
забросил литературу и посвятил себя разоблачению несправедливостей,
творившихся в судах и в полиции. После 1906 г. возглавил кампанию против
военных судов и смертной казни. Единственное произведение последнего
периода (и, может быть, его лучшее) – нечто вроде автобиографии, История
моего современника; первая часть вышла в 1910 г., остальные – посмертно – в
1922 г. В 1917 г. и позднее относился к большевикам враждебно, и последняя
его публикация – письма к Луначарскому, где большевики разоблачаются как
враги цивилизации. Он умер в 1921 г. в Полтаве, которая в годы гражданской
войны несколько раз переходила из рук в руки.
Творчество Короленко очень типично для того, что в 80-е и 90-е годы
считалось «художественным», в том особом смысле, о котором мы говорили.
Оно полно эмоциональной поэтичности и картин природы, введенных по-
тургеневски. Лирический элемент сегодня представляется несколько устарелым
и неинтересным, и мы в большинстве, вероятно, предпочитаем его последнюю
книгу, в которой он почти полностью освободился от «поэтичности». Но
именно эта поэтичность пришлась по вкусу русской читающей публике лет
44
тридцать-сорок назад. Время, создавшее славу Короленко, также оживило культ
Тургенева. Хотя всем было известно, что Короленко радикал и революционер,
все партии приняли его с равным восторгом. Независимый от партийной
принадлежности прием, оказываемый писателям в 80-е гг., был знаком времени.
Гаршин и Короленко были признаны классиками (меньшими, но классиками!)
раньше, чем Лесков (который гораздо крупнее их, но родился в менее удачное
время) получил хотя бы отдаленное признание. Поэтичность Короленко хоть и
поблекла с годами, но первые его вещи все еще сохраняют часть своего
очарования. Ибо даже эта его поэтичность поднимается над уровнем
«миловидности», когда он описывает величественную северную природу.
Северо-восток Сибири с его обширными необжитыми пространствами,
короткими полярными днями и ослепительными снежными пустынями живет в
его ранних рассказах во всей своей впечатляющей огромности. Он мастерски
пишет атмосферу. Все, кто читал, помнят романтический остров с
разрушенным замком и высокие, шумящие на ветру тополя в рассказе В дурном
обществе. Но неповторимость Короленко – в соединении поэтичности с тонким
юмором и неумирающей верой в человеческую душу. Сочувствие к людям и
вера в человеческую доброту характерна для русского народника; мир
Короленко – это мир, основанный на оптимизме, ибо человек по природе добр,
и только дурные условия жизни, созданные деспотизмом и грубым
эгоистическим капитализмом, сделали его таким, какой он есть, – бедным,
беспомощным, нелепым, жалким и вызывающим раздражение созданьем.
В первом рассказе Короленко – Сон Макара – есть истинная поэзия, не только в
том, как написан якутский ландшафт, но, главное, в глубочайшем и
неистребимом авторском сочувствии к темному непросвещенному дикарю,
наивно-эгоистичному и все-таки несущему в себе луч божественного света.
Особенно прелестен короленковский юмор. В нем совершенно нет
сатирических ухищрений. Он непринужденный, естественный, и есть в нем та
легкость, которая у русских авторов встречается редко; в этом его превзошел
только один, прекрасный и все еще недооцененный писатель Кущевский,
который написал единственную книгу и умер от пьянства двадцати девяти лет
от роду (1847–1876). У Короленко юмор нередко перевит с поэзией, как в
прелестном рассказе Ночью, где дети ночью, в спальне, обсуждают
захватывающий вопрос – откуда берутся дети. Йом Кипур, со своим забавным
древнееврейским дьяволом, представляет собой ту смесь юмора и фантазии,
которая так прелестна в ранних рассказах Гоголя, но краски Короленко мягче и
спокойнее, и, хотя в нем нет и грамма творческого богатства его великого
земляка, он превосходит его теплотой и человечностью. Самый чисто
юмористический из его рассказов – Без языка (1895) – повествует о трех
украинцах-крестьянах, эмигрировавших в Америку, не зная ни слова ни на
одном языке, кроме своего собственного. Русская критика называла этот
рассказ диккенсовским, и это справедливо в том смысле, что у Короленко, как и
у Диккенса, нелепость, абсурдность персонажей не мешает читателю их
любить.
Последняя вещь Короленко – его автобиография, явно рассказ о
собственной жизни, необыкновенно точный и правдивый, но который он, из
какой-то сверхщепетильности, назвал историей не своей, но своего
современника. Она менее поэтична, чем его первые вещи, она никак не
приукрашена, но там очень сильны два главных качества короленковской
прозы – юмор и человечность. Мы встречаем там прелестные картины жизни
полупольской Волыни; видим его отца, щепетильно-честного, но своенравного.
Он вспоминает свои первые впечатления – деревня, школа, великие события,
45
свидетелем которых он стал, – освобождение крестьян и польское восстание.
Он показывает нам необыкновенно живые фигуры чудаков и оригиналов –
пожалуй, их портреты удались ему лучше всех прочих. Это, конечно, не
сенсационная книга, но это восхитительно спокойная история, рассказанная
старым человеком (ему было всего пятьдесят пять лет, когда он ее начал, но
