— Замолчи, нисёв! Вместо тебя я стану говорить.
И, отняв руку от подбородка Сундея, Ичберей начал с тех слов, которые были сказаны его отцом последними: [- 87 -]
— Мезенский воевода узнает об этом — пакостнее и этой придумку постарается найти. А в эту пору по тундрам новая весть полетит: «Девушка из карачейско-го роду пустозерского воеводу зарезала. Избылые ка-рачеи на острог нападали, да отступить пришлось, потому что мало их было»...
— Так-так, — одобрил Сундей. — Ты хороший сын, Ичберей. Ум твой острее того ножа, что носишь за поясом. Мысль твоя в полете быстрее стрелы, что пускаешь из своего лука. А стрела твоя догоняет всякую летную птицу. Пусти теперь мысль свою летать. После скажешь мне, хорошо ли надумал я — сказать про стрелу. Пока ум твой будет ходить, пока мысль твоя будет летать, я отдохну малое время.
Сундей закрыл глаза. Лицо его было теперь еще серее, чем в минуту приезда в чум. Нос заострился еще больше, а на лбу мелкими-мелкими бусинками проступила испарина.
Ичберей смотрел на лицо отца и думал:
«Да, да, умирает мой отец. Скоро умрет. Я останусь один... Нет, не так думаю. Не один останусь: семья у меня большая. Есть четыре сына и две дочери. Еще жена есть. Всем погибать?.. Ой-ой, жалко сыновей! Сам я порядком уж пожил. Смерть встречу спокойно, как отец. Зачем сыновьям гибнуть? Погибнут сыновья — не будет продолжения рода моего. Нет, не будет... Птица всякая, зверь всякий, рыба всякая — всякая тварь живущая род свой продолжать может. А я... почему весь род мой истребиться должен? Не хочу я так! Я хочу, чтобы жили дети мои и дети детей моих. Так и скажу отцу: «Мой род — твой род. Пожалей род свой, не губи. Не говори, — скажу ему, — про стрелу. Я дал тебе самую страшную клятву — хранить стрелу до поры. Придет пора — сам расскажу о ней всем родам ненецким...»
Сундей застонал во сне.
Ичберей испугался. Как же не испугаться? Он же знает: человек видит сны.
И верит Ичберей: отец видит во сне его, Ичбереевы, мысли. Неприятное думает Ичберей для отца. Оттого отцу и больно. Отец стонет. Но Ичберею тоже больно терять всех детей своих. И Ичберей думает — думает о том, как продолжить род свой через детей своих. [- 88 -]
«...Отец велел: надо сказать про стрелу всем, кто ходил на острог. Я скажу отцу другое. Я попрошу его не говорить никому. Что будет тогда? Как будет? Как буду жить я? Как будут жить мои сыновья и сыновья моих сыновей? Как быстро будет расти стадо оленей наших? Мясо каких зверей и птиц будем есть сырым? Мясо каких зверей и птиц будем поджаривать на углях в нашем чуме? Половина этой зимы прошла — мы не могли охотиться из-за поимщиков, посланных воеводой в тундру. По прихоти воеводы съели десяток и еще пять оленей из трех десятков. Что было бы, как поимщики прогонялись бы за нами и другую половину зимы? Пришлось бы нам съесть и всех остальных оленей. Ой-ой, как худо! В одну зиму съели бы мы всех оленей, коли не избавились бы от поимщиков. Съели бы всех оленей: — как дальше жить стали бы? Без еды умирать пришлось бы. Ой-ой, как худо от голода умирать!.. Лучше уж от огненного боя с воеводскими людьми умереть, чем от голода. Прав отец: мало еще злобы накопилось в наших сердцах, мало! Правда и то: каждогодно, каждодневно воеводы питают злобу ненцев, как мы каждодневно питаем огонь в наших чумах. Каждая помеха нам жить по своим законам и обычаям — та же охапка дров на горящий огонь. Без меры набросаешь дров на огонь — огонь сожрет чум. Без меры будешь тревожить наше сердце — вспыхнет оно полымем. Тогда настанет большая война. Тогда все роды ненецкие пойдут на остроги — зорить остроги. Отец прав: самая пора стреле ход дать. Так и скажу отцу: «Говори про стрелу. Я надумал: лучше мне самому и детям моим сложить головы в огненном бою, чем от голода».
И так и сказал Ичберей, когда проснулся отец его.
И велел Сундей сыну:
— Позови весь народ сюда. О том, что я скажу, Туля разнесет вести по всем тундрам.
Ичберей позвал. Тускнеющим взглядом обвел Сундей собравшихся, тихо заговорил:
— Царь не простит нам обид, причиненных воеводе — его слуге. Воевода, как не до смерти зарезала его Нетола, росомахой кинется на нас. Лучка-толмач перескажет этому и другим воеводам, которые после этого будут на воеводстве сидеть, обо всех, кого заприметил [- 89 -] с ножами. Царь нашлет на нас новых стрельцов — забирать наши гоны звериные. Забирать озера рыбные. Забирать те реки и речушки, где рыбы мечут столько икры, сколько летом бывает комаров около борка. Хотим ли видеть тундру такой — воеводами крепко-накрепко зажатой?
Схватились все за ножи:
— Не-ет... Наша земля была — наша будет!
— Сунется какой отряд воеводы на нашу землю — вот! — сверкнули ножи в свете костра. — Сделаем так, как сделали нынче.
— Клятву дадите в том?
— Возьми с нас самую страшную клятву!
— Призови на нас проклятья всех злых богов!
— Хорошо, — сказал Сундей. — Возьму с вас клятву. С каждого порознь. Каждый поодиночке будет клясться. А до того хочу спеть вам. Лебедь перед смертью поет. Хочу, как лебедь, песню раньше смерти пропеть.
— Зачем так говоришь?.. Самых быстрых оленей запряжем — на поиски самого большого тадибея-шамана отправимся. Тадибей поставит тебя на ноги...
— Нет, нет... Никакой тадибей не поможет уж мне. Годы мои большие, кровь в теле густа, да и той вытекло много: не смогу дожить до шамана. Слушайте, про что петь буду. Слушайте во все уши. Запомните все, как сможете. Обдумайте песню после того, как клятву дадите.
И запел уныло Сундей:
Было —
было не столь давно. Не столь давно
были мы богаты. Были мы столь богаты, —
оленей не считали. Оленей не считали, —
счета им не знали! Счета им не знали, —
глаз не охватывал стад. И не облако, —
нет, не облако... И не злая хад, —
нет, не злая хад... И не облако, и не злая хад
солнце красное проглатывали: [- 90 -]
Закрывалось солнце красное
тучей снежною, Тучей снежною
из-под оленьих копыт, Из-под оленьих копыт тучей снежною,
когда ямдали 1 мы. Эй, гей...
Да эй, гей... Закрывалось снежной тучей
солнце красное, Когда ямдали,
ямдали мы по тундрам. По тундрам ямдали мы
с полночи на полдень, с полудня
на полночь 2. Было —
было не столь давно. Не столь давно
на наши земли воеводы пришли. Воеводы пришли —
много бед принесли. Первая беда,
первая беда — бой огневой. Другая беда —
дорогая беда: ясак платить, Ясак платить
в казну государеву. В казну государеву ясак платить,
воеводе — холопу царскому поминки
справлять!
Воеводе поминки справлять,
баб да девок на издевку отдавать.
[- * * * -]
Царь, — говорят, — шубы шьет,
шубы шьет из нашей мягкой рухляди Воевода, — сами знаем, — шубы шьет,
шубы шьет из нашей мягкой рухляди. Сам царь да воевода-холоп
оба кормят-поят стрельцов. Кормят, поят,
обувают, одевают. Обувают, одевают стрельцов
царь да воевода. Царь да воевода
обувают, одевают стрельцов за что? [- 91 -]
За то,
за то поят-кормят стрельцов, Чтобы били,
чтобы били нас. Чтобы били нас
боем огненным. Мужиков бы били боем огненным,
баб да девок больше портили. Ой-ой-ой!
Да ой-ой-ой, — злые беды нагрянули. Злые беды
неизбывчивы.
Последние слова повторили-пропели все сидевшие в чуме:
Ой-ой-ой!
Да ой-ой-ой, — злые беды нагрянули, Злые беды
неизбывчивы!
Сундей слушал повтор с закрытыми глазами. Но не замер еще последний звук, как он уже продолжал, только значительно громче, чем раньше. Даже серость слиняла с его лица, а глаза загорелись:
А чем нам, чем нам
платят воеводы за ясак? Платят воеводы за ясак:
одному — по спине плетьми, Одному — по спине плетьми
другому — кулаком по зубам. Другому плата — кулаком по зубам,
а иному — железо каленое. И стала, стала наша земля —
не наша земля, Не наша земля —
воеводская вотчина. Хозяин той вотчины,
хозяин — воевода-боярин. Хозяин — воевода-боярин,
а мы — слуги его... Эй-ой-ой!
Ой-ой-ой-ой, — злые беды нагрянули! Злые беды
неизбывчивы!
Пось Хулейко выбросил правую руку выше головы. В руке сверкнул нож. [- 92 -]
— Наши ножи не притупились еще! — крикнул Пось, сверкая глазами, как и ножом. — В наших руках еще много стрел. Вырежем ножами, продырявим стрелами все беды, какие воеводами к нам принесены.
Все, кроме Сундея, схватились за ножи. Крикнули:
— Вырежем беды! И — к Сундею:
— Ты, самый старший из нас, скажи: не слыхал ли про стрелу восстания? На стреле восстания дадим страшную клятву — биться с воеводами не на живот — на смерть!
Сундей слушал кипень гневных голосов с закрытыми глазами. И, когда голоса смолкли, ничего не сказал про стрелу, а продолжал петь:
Много,
ай много-много раз Бились,
бились мы с воеводами. Только было,
