на части совсем упаднические эмоции и она никому не собиралась ими досаждать.
Забравшись с ногами на кровать, она облокотилась спиной на теплую стену, которая получала тепло из натопленной в соседней комнате печи-голландки и обхватила подушку, как родного человека. Приступ одиночества совсем одолел, и она в растерянности не знала, что ей дальше с этим делать?
Через пять минут в комнату постучалась и вошла Светлана.
— Что с тобой, Аннушка? — как-то даже с испуганными нотками в голосе спросила она.
Анни не скрывала. Ей так необходимо было открыться в переполнявших её сердце и мысли эмоциях. Ей настолько было одиноко, что терпеть этого больше не было собственных сил. Ей хотелось участия и поддержки.
— Светлана. Ничего, что затрагивало бы тебя и твой дом. Просто, понимаешь, просто я так соскучилась по своим родным людям, которых оставила у себя на родине.
— Аннушка, но ты же говорила, что ты сирота — тихо проговорила подруга и присела на кровать рядом.
— Да. У меня нет, в этом общепринятом смысле родных людей. Но… Поэтому я считаю родными для себя мою домоправительницу Дору. Мою подругу с её супругом — Хелен и Миррано, дорогого господина Буггати, Игн и мой конь — Ангел.
— У тебя был свой конь?
— Да. Ты не представляешь, что это за существо! Он не просто конь для меня. Не смейся, он мой друг, он мой спаситель.
— Понимаю, Аннушка. Я так понимаю твои чувства. Это ностальгия. Ей подвержены все, абсолютно все люди. Что же нам тогда сделать? — и у неё между бровей пролегли две глубокие черточки, так она напряженно стала думать, что можно сделать в этой ситуации. И Анни стало неловко, что эта её внутренняя проблема перенеслась на других людей.
— Светлана. Я перетерплю. Я сильная. Ты ни о чем не думай. Просто надо перетерпеть. Дай мне время… — и вдруг её слезы брызнули с еще большей силой. — Я просто, я просто смотрю на детей и мне всегда так сильно, так ужасно до боли нестерпимо хочется обнять моего мальчика, мне его так не хватает, это так мучительно — и она даже сжала руки в кулачки и несколько раз ударила ими по мягкой кровати. — Светлана не имела детей, но… она всегда быстро привязывалась к людям и понимала, какая это боль их терять! Подсев еще ближе к подруге, она обняла её за плечи и положила свою голову как ребенок ей на плечо. Молча, но так по-доброму она старалась разделить эту боль с подругой. Они помолчали.
— Я не вижу другого выхода в этом, Аннушка. Говорят, работа быстрее заглушает воспоминания, значит нам поскорее нужно найти тебе работу — если ты не против?
— Да. Надо поскорее. Любую. Лишь бы забыться.
— Аннушка. Нам любая не подойдет.
— Светлана, мне все равно.
— Нет, Аня, тебя спасет только та работа, которая будет тебе интересна. Ибо любая другая просто вгонит тебя в депрессию.
— Да, да. Тогда я буду искать то, что мне интересно. Надо пойти в больницу.
— Пойдем. С языком твоим, я уже чувствую себя спокойно, не растеряешься. Завтра пойдем, рядом с нами Александрийская больница. Она общего профиля. Может там мы и попытаем удачу. — и затем она отстранилась от подруги и внимательно посмотрела на неё.
— А еще Аннушка. Расскажи о своей жизни в Будапеште. Если ты не хочешь оставить это в тайне, конечно. Так ты облегчаешь душу, чувствуешь незримо рядом дорогих тебе людей и в голове наводишь порядок, мысли располагаются по полочкам. А?
— А, дева Мария, какая ты Светлана мудрая, не по годам — улыбнулась Анни. — Я расскажу.
За окном спустились сумерки и рваные облака стали растворяться на потемневшем небе и исчезать совсем. Анни, и вправду стало легче, после всего, что она рассказала. Это была первая слушательница её жизненной истории и слушательница, хоть и молодая, но искренняя и сообразительная. Слезы давно высохли и Анни даже показалось, что, пересказывая события своей жизни, она разбирается в их перипетиях сама и в ней появляется четкий внутренний стержень и все остальное не важно, важно только её собственное отношение ко всему.
Держась за железную перекладину кровати, Светлана задумчиво смотрела в пол и пыталась уже сама разложить свои мысли по полочкам. А Анни смотрела в окно и ей так повезло, что окна именно её комнаты выходили на мостовую, а не на грязный двор, который усугублял уныние. Она сейчас думала о Войцеховском. — Как ему там живется, как он воспринял её бегство? И, казалось, что и Светлана сейчас думала о том, же, потому что вопрос, который она все-таки задала своей подруге, был об этом. — Аннушка, как у тебя хватило сил и решительности уехать от любимого человека, да еще от такого — значимого? Он много для тебя сделал.
Анни оторвалась от окна. Этот вопрос она задавала сама себе неоднократно. И ответа не находила. Оставалось только тихо пожать плечами. Светлана поняла.
— Аннушка. Я только сейчас до конца поняла, почему ты не можешь найти себе покоя и почему тебе так тяжело. Я и восхищаюсь тобой, и одновременно, удивляюсь. Князь Войцеховский, как принц из сказки, о таком мужчине мечтает каждая девушка и даже для состоявшейся, повидавшей многое в этой жизни женщины — он, большая женская страсть. А ты нашла в себе силы, оторваться от него и уехать. Это для меня немыслимо!
— Светлана. Я и сейчас не до конца уверена, что правильно все сделала. Я знала, что, не сделав это в тот момент, я не смогла бы это сделать никогда. Но …Я стала бы точной копией его супруги, я проросла бы в нем всеми корнями, всем сердцем и мыслями, и уже не я, а он стал бы господином всей моей жизни. Это не тот мужчина, который будет жить твоими интересами, желаниями, и совсем не тот мужчина, которому ты сможешь поставить какие-либо условия.
Светлана минуту помолчала, а потом, словно вспомнив что-то настолько диковинное, всплеснув руками и с таким жаром прокомментировала:
— Аня, послушай, а эта твоя идея — про создание такого своеобразного дома для детей рабочих, где они могут учиться, играть и развиваться, когда родители
