— Ты лжёшь, — повторил Злоречив.
— Это слово слишком часто и легко срывается с твоих губ, — сказал Гэндальф. — Я не лгу. Взгляни, Теоден, на эту змею! Ты не можешь без риска ни взять его с собой, ни оставить здесь. Его следовало бы убить. Но он не всегда был таким, как сейчас. Некогда он был человеком и так или иначе служил тебе. Дай ему лошадь и позволь ему идти на все четыре стороны. Его выбор послужит ему карой.
— Ты слышал это, Злоречив? — произнёс Теоден. — Выбирай: или ты поскачешь со мной на войну и докажешь нам свою верность в битве, или уходи немедленно куда захочешь. Но тогда, если мы встретимся вновь, не рассчитывай на моё милосердие.
Злоречив медленно поднялся, посмотрел на всех из-под полуприкрытых глаз, напоследок вгляделся в лицо Теодена и открыл рот, как если бы собрался говорить. Затем внезапно выпрямился в полный рост, его руки напряглись, глаза засверкали. Такая ненависть была в нём, что люди отшатнулись от него. Он оскалил зубы, со свистящим выдохом плюнул под ноги герцога и, быстро развернувшись, метнулся вниз по лестнице.
— За ним! — приказал Теоден. — Следите, чтобы он никому не навредил, но не трогайте его и не препятствуйте ему. Дать ему лошадь, если он пожелает.
— И если хоть одна согласится нести его, — добавил Эомир.
Один из стражников побежал вниз по лестнице. Другой направился к источнику у подножия террасы и набрал в шлем воды. Этой водой он ополоснул дочиста камень, осквернённый Злоречивом.
— А теперь, мои гости, идёмте! — сказал Теоден. — Идите и подкрепите силы, насколько позволяет время.
Они вернулись в большой дом. Снизу из города до них уже доносились крики герольдов и рёв боевых рогов. Ибо герцог собирался выехать сразу, как вооружатся и соберутся все жители города и ближних селений.
За герцогским столом сидели Эомир и четыре гостя; здесь же была госпожа Эовин, которая прислуживала герцогу. Они быстро поели и попили. Теоден расспрашивал Гэндальфа про Сарумана, остальные молчали.
— Кто может угадать, давно ли он превратился в предателя? — говорил Гэндальф. — Он не всегда был порочен. Я не сомневаюсь, что некогда он был другом Ристании, и он находил вас полезными даже тогда, когда его сердце оледенело. Но он уже долго подстраивал ваше падение, нося маску дружелюбия, пока, наконец, не был готов. В те годы задача Злоречива была нетрудной, и всё, что ты делал, становилось быстро известно в Скальбурге, так как твои земли были открыты и путники свободно проходили и возвращались. А твои уши постоянно наполняло нашёптывание Злоречива, отравляющее твои думы, леденящее сердце и ослабляющее тело, тогда как остальным оставалось лишь бессильно наблюдать, ибо твоя воля была в его власти.
Но когда я бежал из тюрьмы и предупредил тебя, тогда для тех, кто хотел видеть, маска дружелюбия была сорвана. И тогда Злоречив повёл опасную игру, всё время пытаясь задержать тебя, помешать твоим силам собраться полностью. Он был ловок, притупляя осторожность людей или играя на их страхах, используя случайности. Разве ты не помнишь, как горячо он ратовал за то, что не нужно отправлять людей для сумасбродной погони на севере, тогда как непосредственная опасность грозит с запада? Он вынудил тебя запретить Эомиру преследовать вторгшихся орков. Если бы Эомир не распознал голос Злоречива, говорящий твоими устами, эти орки теперь уже достигли бы Скальбурга, принеся великий трофей. Конечно, не тот трофей, который так жаждет Саруман, но, по крайней мере, двух членов моего Отряда, знающих о той тайной надежде, о которой даже тебе, повелитель, я не могу пока говорить открыто. Осмелишься ли ты представить себе, на какие страдания их обрекли бы теперь или что Саруман мог бы уже узнать нам на погибель?
— Я в большом долгу перед Эомиром, — сказал Теоден. — Преданное сердце оправдывает дерзкий язык.
— Скажи также, — добавил Гэндальф, — что слепые глаза искажают истину.
— Действительно, мои глаза были почти слепы, — согласился Теоден. — Больше всего я в долгу перед тобой, мой гость. Ты снова появился вовремя. Прежде чем мы уйдём, мне хотелось бы вручить тебе дар, какой ты сам выберешь. Ты можешь взять всё, что принадлежит мне. Я оставляю себе только мой меч!
— Вовремя я появился или нет, мы ещё посмотрим, — отозвался Гэндальф. — А что до твоего дара, властелин, я выберу то, что мне необходимо: надёжность и скорость. Дай мне Тенегона! До этого ты лишь одолжил мне его взаймы, если это можно назвать займом. Но теперь я поскачу на нём навстречу великой опасности, послав серебристо-белого против чёрного. А я не могу рисковать ничем кроме того, что является моей собственностью. И вдобавок мы уже полюбили друг друга.
— Ты хорошо выбрал, — ответил Теоден. — И ныне я отдаю его тебе с радостью. Тем не менее, это великий дар. Нет никого, подобного Тенегону. В нём возродился один из могучих скакунов древности, и никогда не появится больше равного ему. А остальным моим гостям я подарю лучшее из того, что найдётся в моих арсеналах. В мечах вы не нуждаетесь, но там есть шлемы и кольчуги искусной работы, полученные моими предками из Гондора. Выберете из них подходящие прежде, чем мы уйдём, и пусть они хорошо вам служат!
Тотчас пришли люди, несущие военные доспехи из герцогской кладовой, и облачили Арагорна и Леголаса в сияющие кольчуги. Они выбрали также шлемы и круглые щиты, лицевая сторона которых была вызолочена и украшена зелёными, красными и белыми драгоценными камнями. Гэндальф доспехи не одел, и Гимли не нуждался в звенящей рубахе, даже если бы и нашлась такая, что подошла бы к его фигуре, ибо в кладовых Эдораса не было кольчуги, сделанной лучше, чем его латы, скованные под Горой на севере. Но он выбрал каску из железа и кожи, которая хорошо прикрывала его круглую голову, а также маленький щит. На нём была изображена скачущая лошадь, белая на зелёном. Это была эмблема дома Эорла.
— Пусть он надёжно хранит тебя! — сказал Теоден. — Его сделали для меня во времена Тенгеля, когда я был мальчишкой.
Гимли поклонился.
— Я горжусь честью носить твой девиз, герцог Ристании, — произнёс он. — Однако лучше уж я буду носить лошадь, чем она меня. Я предпочитаю стоять на своих ногах. Но, может быть, я всё же попаду туда, где смогу стоять и сражаться.
— Вполне может статься, — ответил Теоден.
Герцог встал, и Эовин тотчас выступила вперёд, подавая вино.
— Ферту Теоден хал! — промолвила она. — Прими эту чашу и выпей в счастливый час. За твоё здоровье, за уход и возвращение!
Теоден отпил из чаши, и затем она предложила её гостям. Когда Эовин встала перед Арагорном, она внезапно запнулась и посмотрела на него сияющими глазами. А он опустил глаза на её красивое лицо и улыбнулся. Но, когда он брал чашу, его рука коснулась её руки, и он почувствовал, что она вздрогнула от прикосновения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
