страхом и надеждой на спасение. — Самому решать, с кем быть откровенным, что кому рассказывать, кому открываться и какие тайны хранить.
И я будто просыпаюсь. Его последние слова остужают мой пыл и все противоречивые чувства прячут колючки, сворачиваются клубком и убираются восвояси. Я понимаю, что перегнула палку. Я применила свою власть и свой дар к тому, кому обязана жизнью. Я теряюсь, забываю, зачем я вообще всё это начала, сила, резко наполнившая мое тело, отступает, я расслабляюсь и выпускаю из захвата его руку.
— Прости, — выдыхаю я, ошарашенная тем, что произошло. Я делала это неосознанно.
Я отворачиваюсь и бегаю взглядом по квартире, пытаясь найти Арриана. Где же он? Почему он не остановил это?
Я нахожу его стоящим у холодильника, на который он оперся, сложив руки на груди. В его серо-голубых глазах пляшут демоны, и смотрит он так пронзительно, с неким удовлетворением. Я вспыхнула, не поняв причин для такой реакции. Он меня сильно озадачил! Я думала, что увижу осуждение, но он… будто радовался, наслаждался и одобрял.
Я перевожу взгляд обратно на целителя, присевшего на край постели.
— Я не хотела, — произношу я в надежде, что моя выходка будет прощена и моё состояние послужит достойным оправданием этому неконтролируемому всплеску.
— Забыли, — качнул головой Шанар и натянул лёгкую улыбку, давая понять, что всё в порядке, всё в прошлом.
Мне стало легче.
И я, глядя как он подносит к моему лбу свою руку, — в очередной зажмурилась, приготовившись к неприятному ощущению. Снова вспыхивает жар и прокатывается по телу, словно жидкий, яркий свет бежит по венам. Раскаленные до предела ладони становятся моим якорем — я сосредоточена на них, на чужих руках, которые в эту секунду ненавижу, и чтобы не уплыть от боли во тьму, считаю секунды. Я терплю сколько могу, закусываю губы, кровь снова попадает на язык — эта процедура становится привычной со вкусом крови, — а затем начинаю мычать, потому что терпеть это уже невыносимо. Жар нарастает с каждым новым мгновением, достигает своего апогея, когда я думаю, что умру, мои кости вот-вот превратятся в пыль, а тело разрушится на чужих глазах! Я жду, жду, молю и стону.
Пытаюсь быть сильной, крепиться и стойко продержаться. Несмотря на то, что на глаза навернулись слёзы и стекают по вискам.
Вливание сил — настоящая пытка. И если раньше Шанар делал это тихо, пока я была без сознания, — он вводил меня в анабиоз и вливал магию по чуть-чуть, совсем немного, — то сейчас, по его словам, это больше не имеет смысла и, если я не хочу пролежать в постели, восстанавливаясь, полгода, мне придётся потерпеть недельку-другую вот такую процедуру.
Я сбилась со счета, цифры перепутались, голова была готова взорваться.
Я распахиваю глаза. Я больше не могу! Я на грани отчаяния, я готова кричать, умолять, кусаться, драться и пинаться, лишь бы меня отпустили, прекратили и дали свободы. Я же сейчас умру! Превращусь в пепел.
И в этот момент Арриан находит мою ладонь, а я хватаю и сжимаю его руку в ответ. Сильно, властно, давая понять, насколько мне сейчас больно. Я цепляюсь за него как за оплот, а он в ответ помогает своей поддержкой.
Я просила его не подходить ко мне, пока я не буду в этом нуждаться. Каждый раз я думаю, что смогу пережить это сама — мне нужно быть сильной. Но это всегда выше меня. И я ломаюсь, сдаюсь и хнычу. Только его присутствие помогает не уплыть, остаться в реальности и потерпеть ещё чуть-чуть. Ещё маленькую капельку. Несмотря на то, что мир вот-вот взорвётся тысячей огней и я стану одним из них. Не иначе.
И Арриан всегда знает, в какой момент я хочу ощутить его поддержку. Потому что, как он сам говорил, — чувствует это. Кажется, момент, когда я на грани, передается и ему, когда сила воли, стойкость и злость сменяются отчаянием и желанием умереть — оборвать все связи с бренным телом.
Мир кружится, меня начинает мутить, и я вот-вот начну кричать!
— Всё! — произносит Шанар и прекращает вливать в меня силы, отнимая от моего лба руку.
Он отступает от кровати и плюхается в синее кресло, чтобы перевести дух. Ему тоже наши свидания даются не просто.
Давление его магии сходит на нет достаточно быстро, но, увы, не молниеносно. А хотелось бы. Я всё ещё чувствую жар, но он уже не пытается уничтожить меня заживо, он просто томится во мне, будто раскаленные, медленно остывающие угли в кострище, припорошенном пеплом.
Такими темпами, ещё через пару сеансов, я точно стану живым огнем!
Температура в комнате заметно ниже, и я очень хорошо ощущаю этот контраст. Дрожу, не в состоянии завернуться в одеяло самостоятельно — после такого я могу только стонать и лежать, не шевелясь, ещё полчаса, пока не отпустит.
Арриан накидывает на меня ещё одно одеяло и заворачивает меня в него, как в кокон. Я не могу заболеть, но озноб — это абсолютный дискомфорт.
Я нахожу в себе силы, отворачиваюсь от Шанара, тянусь к Арриану и зарываюсь носом в его грудь, прячусь там от всего мира. Он обнимает меня, гладит по спине и голове.
Когда наступает полное облегчение, меня всю трясёт. Уже не от прохлады. Слёзы льются потоком, который я не в силах остановить, как и рыдания. Арриан шепчет мне на ухо успокаивающие слова, которые я почти не слышу.
И так каждый раз. К этому нельзя привыкнуть, это можно только пережить.
А потом я проваливаюсь в сон, не успев попрощаться с Шанаром и поблагодарить его за помощь.
* * *
Я поняла, что иду на поправку, когда к концу недели проснулся голод. Настоящий зверский голод, и в голове крутились картинки с различной едой, которую я хотела попробовать прямо сейчас. Мне казалось, я захлебнусь слюной, потому что еда мне даже приснилась. Это было знаком, что я прихожу в норму.
И Шанар, как мой личный целитель, разрешил мне поесть. Он сказал, что теперь я в состоянии принимать и переваривать пищу. И моему организму пора восстанавливаться и возвращаться к привычной жизни. Арриан помогал ослабевшей мне сесть в постели или переносил меня на диван, если я того желала. Помогал мне держать вилку или ложку, потому что руки дрожали настолько сильно, что приборы просто выпадали из них или я не могла сомкнуть пальцы.
Я ругалась, грязно и жутко, потому что это состояние вызывало у меня тошноту и отвращение к
